ли. Ведь Сол… То есть магистр Торментир обещал, что нас никто не слышит.

— А ты подыграешь? — лукаво спросила Эйлин.

— А то! Любой каприз! — залихватски взмахнув смычком, ответила Нелл.

— Ну-ну! — и Эйлин затянула:

— Гоп-стоп!

Мы подошли из-за угла.

Гоп-стоп!

Ты много на себя взяла…

Нелли хорошо знала эту песню и, посмеиваясь, в какой-то ресторанной манере наигрывала мотив. Мелис вытаращил глаза. У Торментира от удивления открылся рот. Лидброт внимательно вслушивался в слова песни. Мохнатые лошадки резво рысили по пыльной дороге. Нелли была невероятно довольна произведённым эффектом.

— Что это? — изумлению Мелиса не было предела. — Госпожа Эйлин, что вы пели?

— А что? — смеясь, ответила та. — Песня как песня. Ну, бандитская, правда.

— Как вы, приличная и серьёзная женщина, можете петь такое? — Торментир начал приходить в себя.

— А я не приличная и не серьёзная, я люблю пошутить, посмеяться и спеть прикольную песню, — Эйлин хохотала. Нелл, заливаясь, вторила ей на облучке.

— Ужас, — проворчал маг.

— Простите, Солус. Я всё время вас шокирую. Но, может, вам спеть приличествующую мне грустную песню о любви?

— О, давай, мама! — Нелли не терпелось сыграть что-нибудь, словно не она водила смычком, а смычок управлял ею. — Давай ещё!

Эйлин кивнула, и они с Нелли запели:

— Летний дождь, летний дождь

Начался сегодня рано,

Летний дождь, летний дождь

Моей души омоет раны.

Мы погрустим с ним вдвоём

У слепого окна…

Протяжно печалилась скрипка о несвоевременной любви, и все ощутили эту светлую грусть. Эйлин, допевая припев, вдруг почуяла неладное. Торментир побледнел и изменился в лице:

— Довольно! Прошу вас, перестаньте! — хриплым шёпотом произнес он и закрыл лицо руками.

Песня мгновенно смолкла. Даже у Нелли не хватило нахальства протестовать и продолжать. Торментир, не говоря больше ни слова, выпрыгнул из фургона и пошёл рядом с ним широким шагом. Эйлин, словно ища поддержки, взглянула на Лидброта.

— Ничего, Эйлин, со временем это у него пройдёт. По крайней мере, я надеюсь.

— Да что с ним? Неужели я его опять обидела?

— Нет, конечно, нет. Его обидела сама жизнь…

— По-моему, здесь, на Сариссе, каждый из нас начал новую жизнь, — резко сказала Эйлин.

— Вы совершенно правы, и всё же над каждым из нас витают тени его прошлого. У Солуса эти тени очень мрачны.

— Как бы для него эти тени не стали реальнее окружающих людей, — хмуро ответила Эйлин.

— Не беспокойтесь. Вы — прямая и открытая натура, и вы думаете, что все вокруг должны быть такими. Может, под вашим влиянием — а оно велико — что-нибудь изменится.

— Изменится?

Лидброт лукаво улыбнулся:

— В ваших силах сделать многое, дорогая Эйлин. Только не торопите события…

— Ладно, ладно, — Эйлин поспешила закончить разговор, который, как ей показалось, принял совсем не нужный для неё оборот.

— Солус! — высунулась она наружу. — Не жарьтесь на солнце в чёрной одежде! Полезайте обратно!

Мелис чуть придержал лошадей, и Торментир неожиданно легко запрыгнул в фургон.

— Вы в порядке? — тихо спросила у него Эйлин.

Он молча кивнул.

— Простите, я не хотела вас расстраивать. Больше не буду так петь.

— Нет, Эйлин, ничего. Вы хорошо пели. Просто песня, — он на мгновение запнулся, и в его мыслях Эйлин уловила отзвук невыразимой тоски по давно умершей женщине. — Песня слишком грустная.

Настроение у Эйлин очень испортилось. Что послужило тому причиной — она не хотела в этом признаваться даже самой себе.

— Ну конечно, тени прошлого, — пробормотала она себе под нос.

И до наступления сумерек под тентом было тихо. Только Нелли с Мелисом пересмеивались, время от времени подгоняя лошадок.

Глава 32. Догадки о магическом луке

К вечеру лошади, почувствовав усталость, сбавили шаг. И как Мелис ни старался, кони шли всё медленнее. Торментир объявил привал.

Фургон мягко скатился с дороги в траву и въехал под своды вечернего леса. Лагерь решили разбить среди деревьев, а лошадей стреножить и дать им попастись на опушке. Удачно, что высокий кустарник мешал видеть с дороги то место, где паслись привязанные кони.

Мелис распрягал свой гужевой транспорт. Эйлин и Нелли собирали хворост для костра. Когда они сложили его горкой, Торментир, уже стоявший наготове, развёл огонь. Пока женщины возились с ужином, Лидброт колдовал над чем-то в фургоне.

— Мам, а что, мы и вправду будем спать на голой земле? — забеспокоилась Нелли.

— Нет, зачем же, — откликнулся вместо неё старый маг. — У нас есть прекрасные спальники.

И он вытащил из-под тента пять спальных мешков, тёплых, и в то же время лёгких и уютных.

— Здорово! — протянула Нелл. — А если станет холодно или пойдёт дождь?

— Тогда наколдуем какую-нибудь палатку. На худой конец, будем ютиться внутри нашего фургона. Там, правда, несколько тесновато.

С этими словами Лидброт помахал волшебной палочкой вокруг фургона.

— А сейчас что вы делаете, магистр Ильманус? — заинтересовалась Нелли.

— Это защитные заклинания, чтобы никто не приблизился к нам незаметно. Твоя мама скоро научится ставить такие же. Да и землю подсушить надо было, ведь спальный мешок от сырости нас не спасёт.

— А зачем тогда караулить, ночь не спать?

— Неизвестно, с чем придётся столкнуться. Лучше быть начеку.

Эйлин вскоре уже раскладывала по мискам еду, и путники принялись за ужин. При свете пляшущего пламени все были похожи на какое-то древнее племя. Поэтому Эйлин, когда принялась мыть посуду, затянула «Песню о настоящем индейце».

— Настоящему индейцу

Надо только одного,

Да и этого немного,

Да почти что ничего!

Как и надеялась Эйлин, никто не догадался, что дурацкую песню она распевает, чтобы не слышать ночных шорохов.

— Ну а если наш индеец

Вдруг немного загрустит,

Он достанет папиросу

И покурит, посидит.

Посидит, подумает,

Что-нибудь придумает.

Ну а если грустно станет –

Так он песню запоёт!

На это раз смеялся даже суровый Торментир. А Нелл с Мелисом хохотали так, что чуть не ввалились в костёр. На душе у Эйлин стало легче. Она вообще лучше чувствовала себя, когда вокруг люди улыбались.

Спать ей не хотелось, и, запихнув посуду в повозку, она осталась под тентом и попробовала поколдовать над самой собой. Запустив пальцы в