«Что ж это делается! Что ж это делается!» – Звяга сидел в избе и дрожал от страха, глядя в ночное небо через единственное маленькое окошко. Ему чудом удалось выбраться из кровавой свалки, которая началась после того, как сотник отдал решительную команду воинам. Ошарашенный ударом сзади, он только помнил сверкающие, как молнии, мечи, свист плеток да отчаянные крики порубленных и избитых. «Что же это за новая вера за такая! И насколько жесток, должно быть, этот Езус!» Звяга попробовал представить себе нового Бога. Получилось так: в железных доспехах с бронзовой личиной, с мечом и палицей, что висит на крюке у дорогого седла. Конь под Езусом черный, с таким же испепеляющим взглядом, как и у его хозяина. И вот этот Езус скачет по полю, а навстречу ему – Витязь в богатом убранстве и с благородным лицом…

– Ты кто такой? – спрашивает Езус. – И как ты смеешь скакать по моему полю?!

– А ты кто? – не уступает Витязь.

– Здесь вопросы задаю я! – кричит разгневанный Езус.

Пока Витязь вытаскивает меч из ножен, удалой Езус уже успевает метнуть аркан и, дернув жилистой рукой, стаскивает Витязя с коня. А потом тащит за собой, чтобы утопить в темных днепровских водах. На этом месте Звяга вздрогнул. Кто-то стучал в дверь.

– Отворяй! – скомандывал вроде знакомый голос.

Звяга поплелся к двери и отворил.

Перед ним стоял княжеский тиун Тороп. А на богатом, расшитом поясе его, как и в прошлый раз болталась знакомая рамочка. Та самая, которую он изготавливал для княжеского любимца два года назад.

– Ты один? – Жестом отстранив Звягу от двери, Тороп быстро оглядел избу-плотницкую.

– Один, – поклонился Звяга. – Заходи.

– Я тоже один.

Тороп прошел по избе, словно проверяя, нет ли в почерневших стенах потайного входа и не прячется ли кто за грудой досок, которая появилась в дальнем углу. Как будто успокоившись, он присел за единственный стол и достал из-за пояса маленький мешочек. Расшнуровал его, и выложил на стол несколько золотых монет.

– Это тебе за великокняжескую скуфеть, – произнес он с едва заметной усмешкой в голосе и пододвинул монеты Звяге. – В прошлый раз я с тобой не расплатился, а теперь вот отдаю долги.

Звяга хотел было возразить, сказать, что расплатился, и при этом показать темную полосу на щеке, которая еще оставалась от плетки, но в последний момент сдержался и, стыдливо собрав монеты со стола, положил в карманы своего балахона.

– Ну как тебе новая вера, мастер?

Звяга опять встретил знакомый змеиный взгляд.

«Да что ж они все со мной о вере заговорить хотят? – тяжело вздохнув, подумал про себя. – Да не верю я ни во что и ни в кого. Ни в тебя, Тороп, ни в князя, ни в Езуса… В себя только верю да еще в таких же горемык-умельцев, которые с соснами научились разговаривать, с птицами да с людьми, в отличие от вас, душегубы!»

– Не знаю я этой новой веры, – осторожно вслух произнес мастер. – Как я могу верить, пока не узнаю?

– А я знаю! Знаю! – вдруг ни с того, ни с сего завелся Тороп. – Не было и нет никакого Езуса! Его князь Владимир придумал, а сам говорит, что из Царьграда веру привез. Придумал он все это, чтобы скуфети у всех отобрать, сжечь и только одну себе оставить. Ту, которую, к слову, ты ему резал. Чтобы он один человеком оставался, а другие – как овцы в стаде! Захочет – зарежет. Захочет – шерсть сострижет. Но я ему свою скуфеть не отдам! Я в леса уйду. Соберу войско из тех, кто за старую веру пострадал. И тогда посмотрим, чего его вера на деле стоит. А то ведь вон как! Целый отряд по мою душу снарядил. Доносчикам голубей с записочками разослал. Насилу ушел… Правда, без коня остался… Но ничего, завтра разживусь конем. Главное, что моя скуфеть цела и при мне. А сегодня у тебя переночую. Лады?

Звяга кивнул. «Еще бы не лады! Разве ж такому откажешь?»

– Вот тебе еще один золотой, – продолжал Тороп. – На него купишь мяса, вина, рыбной тешки, простой холщовой одежды и снарядишь меня в дорогу. Но только попробуй хоть с кем-нибудь словом обмолвиться, что я у тебя хоронюсь. Разумеешь?

– Как тут не разуметь…

– Тихо! Кто это?

Оба прильнули к единственному окошку. В слабом лунном свете различили одинокую фигуру, что брела прочь от скопившихся деревенских домов. Идя по тропинке, которая вела в высокие травы, что разрослись напротив Звягиного окошка, человек остановился, развернулся, поклонился и пошел к травам, чтобы затем спуститься в овраг, огибающий село и уводящий прочь от села.

– Пойду, выйду, остановлю его, – прошептал Звяга. – Предчувствую недоброе.

– Я тебе выйду, – прошептал Тороп, словно клещами ухватив Звягу за руку. – Пусть идет своей дорогой. Только попробуй рот открыть… Убью!

Как только высокие травы скрыли одинокого путника, сразу же звезды будто сдвинулись и стали укрупняться в размерах, послышался звериный рык, а затем сдавленный человеческий крик…

Сидящие у окошка переглянулись. Звягина рука, которую все еще не выпускал Тороп, онемела, а лицо его побелело. Побледнел и Тороп, услышав дикий неестественный вой, пролетевший по степи. Затем вой перешел в музыкальные звуки. Луна размножилась, превратившись в десяток лун. Из той самой страшной травы, что разрослась напротив Звягиного окошка, как и в прошлый раз, вышел седоусый мужичок с вращающимся блином, а потом его сменил толстогубый жид, окруженный маленькими детьми. И музыка, музыка, музыка…

– Что это? – Тороп сидел все так же, бледный как снег и смотрел то на меняющиеся картины за окном, то на Звягу.

– Это видение. – На этот раз Звяга не упал в обморок. «То, что в первый раз оказалось не смертоносным, не убьет, наверное, и во второй раз».

– Это видение, – шепотом повторил Звяга. – В нашем селении один старичок волхвует. Он рассказывал, что если духам жертву принести, то они покажут будущее. Не знаю, так оно или не так… И что означает вся эта круговерть… не знаю. Жаль только бедолагу, которого сожрали в этих страшных травах. Пробовал выкосить давеча, да коса не берет. И еще голоса слышал из трав, когда косить начал было. Страшно…

– Вот ведь какое непотребство с новой верой привалило, – скрипнул зубами Тороп. – Раньше я о таком и не ведал… Себе бы не поверил, если б ты со мной не сидел. Что он поет?

Тороп едва заметным движением плеча указал на дивно размалеванного огромного мужика в перьях с черной грушей в руке, который в этот момент кривлялся за окном.

– Мама шика дам… – Звяга тихонько повторил слова поющего и пожал плечами. – А что означает, не знаю…

В это время вдалеке послышался конский топот. Топот быстро приближался. Вся бесовщина за окном разом исчезла. Множество лун соединились в одну, а звезды вернулись на прежнее место. Тороп погасил лучину и сделал знак Звяге, чтобы тот отпрянул от окошка. Однако слышно было, как с десяток коней остановились и уже топтались возле самого окна. Всадники спешились.