Перед купцом из Чжунду широко растворили двери в одну из лавок, бесконечной чередой протянувшихся вдоль главной торговой улицы столицы империи Си-Ся. Лавка немногим отличалась от подобных ей в ряду, но в частых переплётах дверей и окон бумага была почище и попрозрачнее, чем в иных, да фонари при входе, пожалуй, были побольше и попестрее, чем у соседей.

Елюй Си ступил через порог.

Помещение, в которое он вошёл, просторное и светлое, было обустроено вдоль стен высокими полками, и достаточно было одного взгляда на них, чтобы сказать: «Э-ге-ге... Сюда входить не след, ежели в твоей мошне звенит медь, будь она нанизана и на длинные нити[41]. Здесь нужно благородное серебро, и в слитках тяжёленьких».

Полки украшали блюда из тончайшего пекинского и шанхайского фарфора, да не того фарфора, что так и прыгает в глаза, утомляя пестротой красок, а благородно расписанного тончайшей мастерской кистью в мягких пастельных тонах, ласкающих взор и побуждающих к размышлению. Здесь же стояли высокогорлые кувшины отменной чеканки, бесчисленные стопки тарелок и буквально ошеломляли ряды изысканнейшей скульптуры всё из того же матово-молочного фарфора. Тяжко давя на мощные доски, лежали красочные ковры и кипы тканей. Шерсть и шёлк, лоснясь и играя красками в свете дня, говорили и непосвящённому — товары произведены лучшими мастерами.

Как только Елюй Си вошёл в помещение, в стене растворилась неприметная дверца и навстречу гостю выступил, низко кланяясь, хозяин лавки. Лицо его цвело в улыбке. Он поприветствовал гостя в изысканных выражениях, поздравил с прибытием в столицу и жестом широчайшего радушия пригласил присесть на раскинутый ковёр с бесчисленными подушками.

Хлопнул в ладоши.

Слуги внесли стол, затеснённый угощениями.

Беседа купцов полилась, как ручей в хорошо ухоженном саду. А он, как сказал древний поэт, всегда вытекает из рая.

Елюй Си в эти минуты нисколько не был похож на того купца, который вынырнул из вьюжной, стылой степи к юрте Есугей-багатура и жалко склонился перед варваром, моля о пристанище. Нет, это был совсем другой человек. Тот торопливо и жадно глодал кости, захлёбываясь, пил молочную водку и всё торопился ц торопился со словами благодарности. Этот же едва отщипнул кроху от, казалось, не поваром, но фокусником приготовленных сладостей, едва смочил губы ароматным чаем. И с подарками он не поспешил, как в юрте Есугей-багатура, но с медлительным спокойствием принял из рук хозяина подарок, с такой же медлительностью сказал краткие, но весомые слова благодарности и сам ответил подарком.

Хозяин расспросил приезжего купца о его товаре и, видно было, остался доволен полученными ответами, так как поднялся, взял с одной из полок тонкий лист пергамента, всё то, что необходимо для письма, вернулся к столу, и кисть его полетела по бело-жёлтому пергаментному полю. Лицо хозяина лавки было сосредоточенно и торжественно, ибо только с таким лицом составляется добрый торговый договор. Договор же, который он составлял, сулил обеим сторонам весьма приличный доход. Как в таком случае не торжествовать?

С поклоном хозяин лавки подал исписанный лист гостю.

Елюй Си пробежал глазами по столбцам иероглифов, принял из рук хозяина лавки кисточку и, обмакнув в тушь, начертал на листе согласие на сделку, проставил число и обозначил замысловатым знаком своё имя.

Сделка была совершена, но между сидящими у стола не все дела были закончены.

О главном они не сказали и слова.

Лицо Елюя Си изменилось. Казалось, все мышцы его пришли в движение и совершенно стёрли видимые до того в чертах спокойствие и радушие, выявив одно — волю. Изменилось и лицо хозяина лавки, утратив только что цвётшее на нём выражение приветливости и явив если не полное подчинение воле гостя, то, во всяком случае, выражение подначальности и зависимости.

Такая быстрая перемена в лицах могла свидетельствовать об одном — отношения между этими людьми сложились не сейчас, за чашкой чая, но давно и носили сложный, многослойный характер.

Торговые связи являли лишь внешний и видимый слой отношений этих людей, но были и другие узы, и более прочные, открывавшие подлинные причины союза и действительную расстановку сил.

Елюй Си оглянулся и пододвинул к себе неприметно поставленную слугой к стене чересседельную суму. Руки купца пробежали по крепким, надёжным пряжкам и извлекли из глубокого кармана немалый кожаный мешок. Мешок был, вероятно, нелёгок, так как купец не без напряжения приподнял его и выставил перед хозяином лавки.

О полированную крышку стола звякнул металл.

Перед выходом каравана из Чжунду Елюй Си побывал у главного управителя императора. Разговор был долгим и нелёгким. Да, для Елюя Си разговоры с главным управителем всегда были нелегки.

Политика Цзиньской империи, как, впрочем, и любого государства, во многом зависела от состояния торговли. Торговля давала империи силу, так как в значительной степени от торговли зависели имперские налоги, позволявшие или не позволявшие содержать многочисленную армию, чиновничество да и сам императорский двор со всеми службами. И империя с величайшим вниманием относилась к купечеству, всячески поощряя его деятельность. Однако и торговля во многом зависела от империи, хотя бы в силу всё тех же налогов, которые могли быть или малыми, что позволяло ей успешно развиваться, или грабительскими, что тут же душило купечество. Одним словом, два этих начала были взаимозависимы.

Елюй Си, как любой купец, нёс на своих плечах все тяготы государства, но он, в отличие от других, нашёл для себя и выход — золотую пайцзу. Однако за маленькую, но всесильную пластинку приходилось платить по большому счёту.

На этот раз главный управитель сказал:

— Под императором Си-Ся Чунь Ю колеблется трон. Ты скажешь — что нам от того здесь, в Чжунду? Это дело императора Чунь Ю — беспокоиться о крепости своей власти.

Всегда немногословный, главный управитель посчитал, что в этом случае необходимо объяснить купцу правила игры, так как от её успеха зависело слишком многое. Голосом, в котором объявлялась старческая скрипучесть, он продолжил:

— Плох государственный муж, что окидывает взором лишь пределы своей державы, ибо крепость соседа — это крепость и его страны. Никто не живёт в мире под Высоким небом в одиночку, но все связаны единой нитью. Лучший способ оберечь свой дом — защищать чужой.

Он замолчал и склонил голову, давая купцу подумать над этой мыслью, или сам задумался над её глубиной, доступной лишь немногим.

Наконец он поднял голову:

— Император Чунь Ю сделал своё. Пришло время уступить место другому лицу.

Слушать такие слова было страшно даже и Елюю Си, хотя он носил на груди пайцзу и выслушал