— Хромаешь, служивый? — приподнял он в знак приветствия выцветший картуз.

— Да, зацепило слегка, — отмахнулся тот.

— Давай мы тебя до станции Духовской доставим. Там, я слышал, санитарный поезд дожидается.

Солдат удивленно посмотрел на груженую подводу.

— Так куда ж?

Подвода и впрямь была доверху забита пожитками, среди которых еле помещались старуха, молодая женщина и двое детишек.

— А мы Пелагею попросим пешочком прогуляться. А, Пелагея?

Предложение было адресовано молодой женщине. Та принялась неуклюже сползать с телеги, и тут только солдатик заметил ее выпуклый живот.

— Э, нет, сиди на месте, бабонька, — остановил он ее. — Спасибо сердечное, отец, но я уж сам как-нибудь.

— Ну, как знаешь.

— Сколько до станции?

— Да верст пятнадцать будет. Дойдешь?

— Доковыляю.

— Ну, бывай, солдатик. Но, милая!..

Хлестнув лошадь вожжами, старик двинулся дальше. Перемалывая раскаленную пыль, заскрипели тележные колеса.

Красноармеец захромал следом…

Однако долго он идти не смог — от большой потери крови начала кружится голова, одолевала слабость. Оглядевшись по сторонам, он отыскал тенек под ивой, присел и принялся разматывать обмотки, чтобы промыть рану водой из фляги…

Рана кровоточила, распухла и болела все сильнее. Прижав к ней последний кусок чистого подшивочного материала, красноармеец намотал обмотку, поднялся и попытался продолжить путь. Не вышло. Сделав несколько шагов, он почувствовал, как повязка снова набухает, а в башмаке собирается горячая влага.

Солдатик снова остановился и завертел головой. Дорога была пуста — последние автомобили и подводы уже покинули Смоленск.

Сунув руку в карман, боец извлек три последние обоймы к трехлинейной винтовке. Пятнадцать патронов. И больше ничего — ни гранат, ни штыка, ни ножа.

Тяжело вздохнув, он принялся обдумывать свое незавидное положение…

Идти, превозмогая боль и через каждую сотню шагов отдыхать? Далеко ли так уйдешь? Немец-то рядом — на дальней окраине города. Постучаться в какой-нибудь дом, попросить, чтобы спрятали? Но хорошо ли подвергать чужие жизни опасности?

Сунув патроны обратно в карман, солдатик хотел было закурить, да вовремя вспомнил, что кисет опустел еще утром.

— Эх-х… — простонал он, — что за жизнь, растудыт ее…

Внезапно он заметил вдалеке странную фигуру, пересекающую переулок.

— Поп, что ли? — прикрывшись ладонью от солнца, пробормотал красноармеец. И что есть силы закричал: — Эй! Святой отец! Погодите! Вы меня слышите?!

Москва

Август 1945 года

Пока ехали на служебном автомобиле в клинику, Валентина еще раз подробно описала внешность подозрительного пациента, а также рану, с которой тот обратился за медицинской помощью.

— На какой ладони, вы говорите? — поинтересовался Старцев.

— На правой.

— А как он ее объяснил?

— Довольно просто, — припоминала Валентина. — Он сказал, что получил ее из-за собственной неосторожности во время работы в столярной мастерской.

— В столярной мастерской… А где она находится, не сказал?

— Местом работы мы не интересуемся.

— Ясно…

Иван задал еще несколько вопросов, потом замолчал. Так и доехали до знаменитой клиники на Соколиной Горе.

Дежурные медики из «травмы» удивились позднему визиту Валентины в сопровождении оперативников Московского уголовного розыска. Тем не менее к ситуации отнеслись с пониманием и предоставили всю необходимую учетную документацию.

— Вот он. Полоскаев Иван Демидович, одна тысяча девятьсот первого года рождения, — отыскав нужную запись, прочитала Валентина. — И адрес.

Старцев принял из ее рук журнал и дважды перечитал строчки, написанные простым карандашом. Пожевав губами, спросил:

— Запись целиком с его слов?

— Да.

— То есть документов при обращении вы не требуете?

— Нет, конечно, — пожала плечами молодая женщина. — По инструкции документы нужны только при оформлении в стационар. А также при обращении пациентов, проживающих в данном районе. На каждого из них в регистратуре заведена персональная карточка. В экстренных случаях (а Полоскаев пришел со свежей резаной раной) мы обязаны оказывать помощь без каких-либо документов. При подозрении на криминальный характер травмы должны сообщить в милицию. Но в данном случае был хотя и глубокий, но обычный бытовой порез.

Старцев поглядел на товарища.

— Это означает, Саша, что он мог назвать любую фамилию и придумать любой адрес. Буквально первый пришедший на ум.

Ознакомился с записью и Васильков.

— Печатников переулок, дом десять, квартира восемь, — прочитал он. И тут же преобразился: — Так это ж рядом с нашим управлением! Там пешком — минут пять!

— Может, и пять, — хмуро отозвался Иван. — Сейчас проверим, не сомневайся.

Связавшись по телефону с дежурным по управлению, Иван вызвал к означенному адресу участкового инспектора. Затем сыщики отвезли домой Валентину, оттуда поехали в Печатников переулок.

Дом под номером десять представлял собой старое трехэтажное строение с узкой металлической калиткой, прилепленной к правой боковой стене. Время было позднее, ни одно окошко в доме не светилось.

Участковый инспектор — высокий старший лейтенант лет двадцати шести — дожидался возле дома. Представившись, сыщики отворили калитку, прошли вдоль стены и оказались в небольшом, наполненном зеленью дворе.

— Нам, должно быть, в первый подъезд, — определил Старцев, заметив со стороны небольшого дворика две деревянные двери.

Вошли в подъезд. На каждом этаже располагалось по три квартиры. Поднялись по длинным каменным пролетам на третий.

Под звонком квартиры № 8 висел список из трех фамилий: «Огурцов В.М. — 1 звонок; Петренко А.И. — 2 звонка; Кац А.Х. — 3 звонка».

— Как мы и думали: никаких Полоскаевых здесь не значится, — вздохнул Старцев. — Вы вот что, товарищи, приготовьте на всякий случай оружие. Мало ли…

Васильков и участковый послушно достали пистолеты. Иван вынул из нагрудного кармана удостоверение сотрудника МУРа и, однократно нажав на кнопку, проворчал:

— Но мы все же потревожим сладкий сон товарища Огурцова…

Через некоторое время за дверью послышались шаркающие шаги. Провернулся ключ в замке, дверь приоткрылась. В образовавшейся щели появилось заспанное лицо мужчины лет шестидесяти.

— Вам кого? — недовольно спросил он. Заметив развернутое удостоверение Старцева, хозяин открыл дверь пошире и пролепетал: — Уголовный розыск? Слушаю вас, товарищи.