Пьер-Ив почувствовал, как сердце забилось быстрее, разгоняя кровь. Чудесное ощущение.

Учитывая разницу во времени, звонить в Стэнли еще рано. Ладно, пока можно прочесать Википедию. Стромнесс – принадлежащий Англии гористый остров в Южном полушарии, вся его территория – природный заповедник. Посещают его только ученые, и лишь в теплое время года. Летом температура воздуха от пяти до пятнадцати градусов, зимой – от минус пяти до минус пятнадцати. Остров славится большими колониями королевских пингвинов, Aptenodytes patagonicus. И несколько снимков – величественные пейзажи, айсберги, необозримые птичьи колонии, заснеженные вершины… Прекрасно, отличные иллюстрации гарантированы.

Первым делом он позвонил в министерство иностранных дел – там точно должны быть в курсе. Когда-то он писал статью о французских нефтяниках, работающих в Сибири, и завел приятельские отношения с одним чиновником по особым поручениям. Знакомый связал Пьер-Ива с отделом по розыску пропавших без вести.

– Да, мы действительно получили информацию от британского министерства иностранных дел. Женщину зовут Луиза Фламбар, ее родители, а также родители ее мужа, Людовика Делатрея, заявили об их исчезновении на переходе между Ушуаей и Кейптауном. Восемь месяцев назад разослали их приметы. Англичане сообщают, что женщина в состоянии психологического шока, но в хорошей физической форме. Власти Стэнли хотят получить ее показания, но при первой же возможности ее отправят на родину за счет МИДа. Пока еще нас никто о ней не спрашивал, – со вздохом прибавил собеседник, – но, должно быть, ждать осталось недолго.

Пьер-Иву пришлось немало потрудиться, чтобы заполучить номер телефона «Эрнеста Шеклтона». На его счастье, оказалось, что мидовскому чиновнику нравится «Actu».

Час промелькнул незаметно. Быстро нацарапав несколько строк, Пьер-Ив заторопился на летучку.

* * *

– Здравствуйте, Луиза, как вы себя чувствуете?

Пьер-Ив и сам понимал, что разговаривать надо осторожно, да и капитан «Эрнеста Шеклтона» втолковывал, что хотя ей лучше, но психологическое состояние тяжелое, женщина молчит и постоянно плачет.

Пьер-Ив настоял, чтобы ему разрешили представиться сотрудником МИДа, иначе капитан, скорее всего, не позволил бы поговорить с Луизой.

– Вы кто?

Голос прерывающийся и хриплый, какой бывает у женщин, слишком долго плакавших, и низкий, как у блюзовых певиц. Несмотря на неуверенность и усталость, в нем чувствовалась сила. Он скопировал несколько фотографий с Луизиной странички в фейсбуке: вот она вернулась с прогулки по горам, вот веселое застолье с друзьями. Разговаривая по телефону, он смотрел на фото и никак не мог совместить эту хрупкую внешность с низким хрипловатым голосом. Тонкой фигурке и треугольному личику скорее подошел бы высокий, щебечущий голосок.

– Меня зовут Пьер-Ив Тадур, я узнал вашу совершенно фантастическую историю, вы проявили невероятное мужество. Я журналист, работаю в «Actu». Мне бы хотелось с вами поговорить. Давно вы уже на борту «Эрнеста Шеклтона»?

– Три дня.

– Можете рассказать, как это было, когда они появились?

Он свое дело знал, умел воздействовать на собеседника. Поговорить о себе любит каждый. Надо только не давать человеку времени задуматься, сразу пропадет непосредственность, которая так нравится читателям.

– Я увидела их через окно, утром, когда пила кофе. Судно стояло на якоре в бухте.

– Вы пили кофе?

Она произнесла это без какой-либо особенной интонации: пила кофе.

– Вы вышли из дома, закричали?

– Нет. Через какое-то время они спустили на воду шлюпку и подошли к базе.

Пьер-Ив растерялся. Человек после нескольких месяцев кромешного ужаса видит спасателей и продолжает спокойно пить кофе! Она что, смеется над ним? Заранее подготовила и отшлифовала рассказ, чтобы ее оставили в покое? Или просто спятила?

– Вы не бросились им навстречу? Они же прибыли вас спасти!

– Не знаю. Я была там, они бы меня в любом случае нашли.

* * *

Во второй раз покинув «Сороковой» и вернувшись на базу, Луиза впала в полное бесчувствие. Она не замечала времени, ей было безразлично, день сейчас или ночь. Она ставила на плиту воду, чтобы сварить макароны, и, забыв обо всем, смотрела, как растут и с шипением лопаются пузыри. Часами смотрела, как дождь заливает стекла и порой пробирается внутрь. Весной завороженно наблюдала за брачными танцами альбатросов. В любую погоду выходила из дома, садилась на мокрую траву и смотрела на птиц, что кружили, переваливаясь с боку на бок. Встав друг перед дружкой, полураскрыв крылья, они самозабвенно танцевали, повинуясь тайной хореографии: мелкие шажки, размеренные взмахи крыльев, выгнутые шеи, скрещенные клювы, все это сопровождалось жалобными вокализами и гортанными вскриками. Птицы обольщали друг друга, их крупные тела были исполнены грации. Когда-то она прочитала, что каждая пара из года в год образуется заново, птицы узнают друг друга благодаря неповторимому танцу. Луиза не смогла бы ответить, доставляет ли ей это зрелище радость и утешение, пробуждает ли хотя бы любопытство. Чувств у нее больше не было, они остались в «Сороковом», в выстуженной комнате. Она не могла, не должна была думать о том, что покинула. Ее мозг замер, окоченел, как этот занесенный снегом остров. Двигалось только тело, оно проделывало все движения, необходимые для выживания. Время от времени она доставала из шкафов какую-нибудь еду. Пока длился световой день, держала глаза открытыми. Когда наступала ночь, закрывала глаза и спала без сновидений.

Когда появился корабль, Луиза не ощутила ни облегчения, ни тревоги. Она знала, что когда-нибудь он придет, ну и вот, сегодня это произошло.

Поначалу она рассказывала по телефону свою историю в точности как рассказывала ее экипажу «Эрнеста Шеклтона», не задумываясь, нанизывая слово за словом. Броня равнодушия, которую она нарастила, чтобы выжить, так быстро не распадается. Ей хотелось бы просто вычеркнуть эти восемь месяцев, чтобы ее не трогали, не выводили из привычного отупения. Она ничего не имела против того, чтобы и дальше созерцать танец пузырьков в кастрюле или птиц на песчаном берегу. Но приходилось отвечать на вопросы. Хотя бы для того, чтобы от нее отстали.

– Мой муж? Да, он остался на китобойной базе. Он умер. Я толком и не знаю, как это случилось. Однажды утром его не стало.

Конечно, она не помнила, как ей дали снотворное, чтобы она не видела, как на борт поднимут длинный сверток в спасательных одеялах.

Не видела она и пятен рвоты на кителе лейтенанта, который обнаружил обглоданный крысами труп, вернее, то, что от него осталось.

Разговор с Пьер-Ивом затягивался, и под конец к ней вернулась способность трезво мыслить. Этот тип ее раздражал.

– Но вам-то зачем все эти подробности? Вам-то какое дело?

– Я уже говорил вам, что я журналист.

Луиза встрепенулась, будто что-то заподозрив, это напоминало первый всплеск на электроэнцефалограмме.