задохнулась, села рядом, усмиряя сердцебиение. Потом тихонько прошла в свой угол за шкаф и не зажигая света легла. Алеше не спалось этой ночью. Все стоял в голове стук молотков, заколачивающих ящики на опустевшем цирковом пустыре. Вагончики с реквизитом были собраны, переругивались рабочие, сворачивающие брезентовый купол и валялся среди мусора обрывок афиши с изображением куска ярко-алой черкески и крепкой аслановской ногой в мягком сапожке, стоящей на спине Персика. Выдернул ветер эту бумажку из куста засохшего татарника и подбросил прямо по ноги Алексею, словно издеваясь. И так уже набухли в глазах горячие слезы и болел кадык, удерживающий спазм — он уходил отсюда, теперь уже навсегда с кожаным пояском за пазухой и злостью на обманувшие душу надежды. Дядя Серго подарил ему на прощание старинный поводок с кубачинскими чеканными бляхами.

— Это, что бы ты на всю жизнь к лошадям был привязан. В гости ждать будем — на все лето. А сейчас учиться должен, матери помогать должен, наставлял он «внучка», и заметив в глазах парня отчаянную решимость, предупредил: — Убегать не вздумай. Своими руками в милицию сдам. Мое слово, сам знаешь, закон.

Алексей быстро ушел, почти убежал, не прощаясь со Караевыми — не мог он перед ними расплакаться. И обрывок афиши с персиковой умной мордой не подобрал, отшвырнул в кусты, кулаки сжал покрепче и проглотил слезы. Выдержал.

А теперь еще мать с институтом! Кинуться бы сейчас к ней, поделиться, рассказать все как есть — может что-нибудь и придумали бы вместе. Но страшно тревожить — вроде спит уже — тишина.

Не спала Виктория, затаилась, боясь двинуть тяжело пульсирующие, будто расплавленным свинцом затекающие ноги. Не решаясь зашуршать, нащупать на столике таблетки пятерчатки: проснется Леша, поймет, что плохо ей, забеспокоится. И так все свою короткую жизнь над ней трясется. Инвалидка… Ох, как же невероятно легко летела по танцевальному кругу эта нарядная женщина среди деревьев, обвешанных яркими фонариками, заполняя весеннюю ночь звонкой трелью! А потом сорвала с головы большую шляпу и откинулась на крепкие руки возлюбленного, кружа и кружа в опьянении силы и счастья…

«Большой вальс» показали накануне вечером в программе «Забытые ленты». Фильм словно прибыл из далекого прошлого, не штраусовского, а ее, личного. Собственно, он никогда не был забыт ею, представляя самое лучшее, что вместе с юностью и Остапом подарил Виктории этот мир. Это все и теперь было в фильме — бурлящее, радостное, тогда — обещавшее, теперь несбывшееся. И так нежно и горько ныла душа, что Виктория боялась пошевелиться на Ольгином скрипучем стуле, потерять драгоценное чувство, проклюнувшееся как подснежник сквозь ледяную корку омраченной души. «Жаль, что так мало показали. Самое интересное-то осталось неясно — как жили они дальше, где? Какие дети, как росли? Может будет вторая серия?» — думала она теперь, затаившись в кровати и стараясь представить богатый дом, фортепианные трели с верхнего этажа, большой круглый стол под низкой матовой лампой и стройного кудрявого мужчину, нетерпеливо задравшего подбородок в то время как она привычным движением завязывала у крахмального воротничка черный шелковый бант. Остап? Алеша? Это был первый счастливый сон взрослой Виктории. И последний.

Она умерла в одночасье перед самыми ноябрьскими праздниками. Замесила дрожжевое тесто, поставила кипятиться на плиту тяжелую выварку с бельем — да тут и упала на вытоптанные доски пола. Когда Леша прибежал из школы по срочному вызову соседа, мать уже увезла «скорая». Хотя надобности во врачах не было, смерть наступила мгновенно, сердечную артерию закупорил оторвавшийся в больной ноге тромб… Как в тумане прошли похороны, не видел Алексей ничего вокруг, не слышал. Он пропускал мимо ушей советы доброжелателей, сочувствующих сироте и придумывающих для него варианты дальнейшей жизни. Судьба Алексея решилась давно. Подумав, он засунул в школьный портфель пару белья, круглый будильник и единственную фотографию, которую берегла мать: красивая девушка в белой блузке прислонилась к широкоплечему солдатику в вещмешком на плече. Мать уверяла, что это его отец, геройски погибший на фронте. Да какой уж там отец! Бритый, ушастый совсем пацан. Вот только глаза… Но других фотографий и претендентов не было. Алексей спрятал карточку в новенький, недавно полученный паспорт, щелкнул замком, портфеля и отбыл из Волгограда — он спешил догнать гастролирующий в Туле цирк.

Дожидаясь в пропускной служебного входа вызванного Сергея Караевича, Алексей уже знал, что успел, что артисты здесь, раз прикреплена над столиком дежурной новенькая, глянцевая афиша «Красных джигитов», изображающая пирамиду. Алые черкески мужчин и белые костюмы гимнасток образовывали крест, выглядевший очень эффектно и прочно. Но Алексей уже знал, что удержать равновесие на крупе бегущей лошади нелегко, а тем более — в «пирамиде», требующей от всех участников редкой силы и недюжинного мастерства.

— В гости, значит, приехал? — распахнул объятия дядя Серго, неслышно подошедший откуда-то сзади, и орлиным взглядом окинул тощую фигуру в коротком тонком плаще, с разбухшим школьным портфелем под мышкой.

— Нет, дядя Серго, — насовсем. Хочу с вами работать, — выпалил одним духом Алексей и прежде, чем старик успел взорваться негодованием, тихо добавил: — Мама умерла.

— Значит, насовсем, — дядя Серго положил крепкую руку на Лешино плечо и гордо взгляну на вахтершу: — Ко мне внук приехал. Праздновать будем!

Вечером в гостинице «Арена», где жили все цирковые, Леша впервые попробовал черную икру — зернистую, свежего засола. По случаю присуждения Сергею Караевичу к 70-летию звания Народного артиста Кабардино-Балкарской АССР (что само по себе было обидно и странно) его давний друг и однополчанин, проживающий на берегу Каспия, прислал бочонок икры, так сказать, к праздничному столу. Икру ели вначале деликатно на бутербродах всей труппой в цирковой столовой, украшенной для банкета, а потом, уже три дня, семейно, просто ложками, подналегая, чтобы не испортилась и мучаясь отвращением — не кавказская, все же, пища. Леше икра тоже не понравилась: пахнет сырой рыбой, скользкая и почти не соленая. Неужели об этих серых клейких шариках вздыхала мать, мечтательно листая соседкину кулинарную книгу, где на цветном переднем развороте был представлен кремлевский стол с поросенком в резной зелени, осетриной и вазочками икры среди сторожевых башен пышных букетов и торжественного караула винных бутылок, оборонявшего главную стратегическую цитадель — ведерко с торчащим из него серебряным жерлом Советского шампанского. Теперь Алексей знал, что бы там не говорили и не писали — селедка лучше.

Аттракцион Караевых был семейным, собранным дядей Серго из членов большой, полуосетинской уже семьи и людей почти посторонних. Алан был младшим сыном Сергея Караевича (два старших погибли в войну), Фарид и Руслан