Сняв рубашку, чтобы не порвать ее во время схватки, Андрей заранее решил, что драться будет без ножа. Несколько раз глубоко вдохнув, с последующим прерывистым, толчкообразным выдохом, он повел головой вправо-влево, вводя себя в особое состояние. Все второстепенное и малозначащее – любые сомнения, любые эмоции – сразу же ушло куда-то прочь, уступая место непоколебимой уверенности в своей силе и мощи. На место рассудочной логике пришла безмолвная интуиция, управляющая мышцами тела и позволяющая предвидеть любой выпад соперника и быстро реагировать на него.

Подготовился к бою и луму. Он выпил какую-то жидкость из чаши, поданной ему колдуном. Его глаза, тут же округлившиеся и как будто даже остекленевшие, горели холодным, пустым огнем. Выхватив нож, он, словно разъяренный бык, ринулся в атаку. Бешено мотая перед собой длинным блестящим лезвием, он, казалось, мог смести перед собой все сущее. И впрямь, противостоять ему грубой силой было бы делом совершенно безнадежным. Но искусство боя, предполагающее в первую очередь обращение агрессии атакующего против самого себя, и лишь потом – противодействие ему силой обороняющегося, позволяло свести на нет всю эту физическую и эмоциональную мощь.

«На автопилоте», уловив момент начала движения правой руки с ножом влево, Лавров выполнил стремительный маховый удар ногой, пришедшийся луму в плечо. Со стороны это молниеносное движение многие даже не разглядели. Им показалось, что их соплеменник просто отчего-то споткнулся на ровном месте и кубарем покатился по траве, едва не попав в костер.

На секунду замерев, луму вскочил на ноги и с бешеной яростью помчался на своего соперника. Теперь он – это было ясно и без подсказок – готов был даже не ранить, а убить чужака. Во-первых, он рисковал утратить звание могучего, а во-вторых, его жена, которой он столь опрометчиво рискнул, запросто могла достаться противнику.

Но судьба вновь отвернулась от луму. Неуловимым для него движением в последний миг чужак ушел куда-то вниз от линии атаки, и нож, жаждущий крови, пронзил пустоту. Однако луму тут же почувствовал, как мощные чужие плечи, подбросив его вверх, как никчемную щепку, мгновенно швырнули оземь.

Увидев, как их непобедимый до сей поры воин описал ногами в воздухе дугу и навзничь растянулся на траве, все племя дукунтаму ошеломленно ахнуло. А Андрей, в очередной раз использовав элементарную «мельницу», пришел к выводу, что представление пора заканчивать – и спать уже пора, да и само это «махалово» ему уже изрядно поднадоело. Поэтому третью атаку луму, куда менее напористую, нежели две предыдущие, Лавров блокировал с ходу и приемом из арсенала боевого самбо в момент обезоружил нападающего.

Он сбил луму с ног лицом вниз и, придавив его спину коленом к земле, левой рукой схватил соперника за глазничные впадины, а правой поднес к его горлу только что отобранный нож. Все мгновенно затихли. В мертвой тишине племя ждало ужасной развязки. Но она не наступила. Оглянувшись на «толмача», Лавров распорядился:

– Скажи ему: если он считает себя побежденным, пусть три раза стукнет рукой по земле. Если нет – я отрежу ему голову.

Подбежав к месту поединка, проводник быстро заговорил на местном наречии. Луму издал мученический стон и неохотно трижды стукнул по земле. Оглянувшись, Андрей увидел, что жена побежденного стоит на том же месте, где ее оставил недальновидный муж, как само воплощение покорности, а в свете костра были заметны отблески слез на ее щеках.

Лавров отпустил побежденного и, выпрямившись, забрал у проводника браслет, после чего направился к молодой туземке, которая, обреченно опустив голову, ждала своей участи. Луму, распластавшись на земле, лежал неподвижно, скорее всего, не желая видеть того, как торжествующий победитель поведет его жену в отведенную ему хижину. Взяв женщину за левую руку, к удивлению всех, Андрей… закрепил на ее запястье талисман, после чего, тронув за плечо, знаком указал, чтобы она шла к своему мужу.

Никак не ожидавшее этого племя вновь громко ахнуло, и среди соплеменников тут же начались какие-то ожесточенные споры. Вскинув руку, Лавров по-русски громко крикнул:

– Тихо!

Услышав незнакомое слово, все тут же замолчали, а Андрей, обернувшись к «толмачу», знаком подозвал его к себе.

– Скажи им, что у нас считается позором брать женщину силой, вопреки ее желанию. По обычаям своего народа, я забираю себе оружие побежденного – этот нож. А луму скажи, что он храбрый и сильный воин, но не владеет тайными воинскими искусствами, которыми владею я, из-за чего и проиграл. Пусть больше никогда не заключает опрометчивых пари и не выставляет свою жену в залог.

Подойдя к мужу, женщина что-то ему сказала, после чего помогла подняться на ноги, и они пошли к одной из хижин. Среди их соплеменников вновь начался галдеж. Один из мужчин, стоявший невдалеке от Лаврова, неожиданно состроил пренебрежительную гримасу и язвительным тоном что-то выкрикнул в его сторону, сопроводив это оскорбительным жестом. Вероятнее всего, туземцы сочли, что чужак утратил силу из-за того, что у него теперь нет урте-каби. И тогда Андрей решил немедля доказать, что это совсем не так.

Шагнув к мужчине, он схватил его за руку и одним рывком заставил сделать вынужденный кувырок. После чего, без усилия оторвав нахала от земли, поднес его к костру и с размаху посадил на еще только начавшие разгораться с этого края дрова. Взвизгнув, тот, под громкий хохот соплеменников, умчался в темноту, отчаянно хлопая себя по дымящемуся заду руками, чтобы потушить загоревшийся саронг.

Проведя «показательную экзекуцию», через «толмача» Лавров уведомил племя, что дал талисман женщине, чтобы никто не посмел о ней плохо думать. А если кто-то считает его самого слабым и беспомощным, он готов один выйти с голыми руками против шести вооруженных воинов. Но желающих сразиться не нашлось, и страсти моментально улеглись. К Андрею подошли вождь с колдуном и о чем-то заговорили, указывая на женщин, с любопытством взирающих на чужеземца.

– Они говори, что ты – воина с неба, и что твой дети тоже стать сильный воина. Они давай тебе любой дева, всех, какой ты захотеть, и они роди от тебя много луму, – торопливо переводил проводник.

– Скажи им, что в моих краях есть женщина, которую я очень люблю, и что мне нужна только она одна, – выслушав его, развел руками Лавров. – Пусть не обижаются – сердцу не прикажешь.

Судя по всему, те, хоть и с явным разочарованием, все поняли. Согласно кивнув, колдун направился к своей хижине. Забрав у проводника фотокамеру, Лавров наконец-то смог отправиться на ночлег.

…На следующий день, ближе к вечеру, Андрей, теперь уже пешком, входил в пределы города Макале. После долгого пешего путешествия по диким джунглям даже этот провинциальный индонезийский город показался ему центром мировой цивилизации.

Сегодняшним утром, встав еще в густых сумерках, подсвеченных только-только появившейся бледно-лимонной зарей, Лавров растолкал своего любившего поспать проводника и объявил, что они уходят. Тот, потягиваясь и поминутно зевая, уныло последовал за ним. Он, может, и остался бы поспать еще, но Андрей пригрозил, что теперь и сам найдет дорогу до Муи Дау, поэтому отправляется в путь немедленно, оставив его здесь. Когда они вышли из хижины, все поселение еще спало, за исключением нескольких караульных. Подарив им на прощание по зажигалке, Лавров вскинул опустевшую сумку на плечо и, держа в руке «мачете», зашагал по тропинке в юго-восточном направлении. За ним, вздыхая, охая и спотыкаясь, засеменил полусонный «толмач».