Но она не могла вернуться в Швецию с пустыми руками. Не могла подвести Дигби Хора, Уинстона Черчилля и тысячи британских летчиков.

Весь день Харальд пытался найти выход из создавшегося положения. Присутствие в доме, где прятался Арне, полицейского означало одно: полиция вышла на конспиративную квартиру. Если Арне каким-то чудом избежал ареста, он мог отправиться только в заброшенную церковь в Кирстенслоте. Харальд поехал туда и проверил. Там никого не оказалось.

Чтобы завершить дело, которое начал Арне, Харальду необходимо доставить пленку в Лондон. Наверняка у Арне был какой-то план, но Харальд понятия не имел какой.

В тот вечер Харальд рассказал Карен и про то, как пробрался на базу на Санде, и про то, как прятался в родительском доме.

— Какое у тебя самообладание! — воскликнула она восхищенно. И это было для Харальда лучшей похвалой.

Когда он рассказал про полицейского, оказавшегося в доме Йенса Токсвига, она его перебила:

— Меня об этом предупреждали!

— Как это?

— Около железнодорожной станции ко мне подошел какой-то человек и сказал, что полиции известно, где Арне. Этот человек сам из полиции, работает в отделе дорожных происшествий, но он случайно услышал чей-то разговор и хотел предупредить нас, потому что он нам сочувствует.

— Так ты предупредила Арне?

— Конечно! Я пошла домой к Йенсу и обо всем рассказала Арне. Он сказал, чтобы я уходила первой, а сам хотел выйти за мной следом, но, по-видимому, опоздал.

— А может быть, это была ловушка, — задумчиво сказал Харальд. — Может, твой полицейский солгал. Может, он вовсе нам не сочувствует. А что, если он за тобой проследил, а когда ты ушла, арестовал Арне?

— Глупость какая! Полицейские так не поступают!

Карен свято верила в то, что ее окружают только хорошие люди.

— А как выглядел этот полицейский?

— Высокий, полноватый, рыжий, в хорошем костюме.

— Костюм серый, твидовый?

— Да.

Харальду все стало ясно.

— Это Петер Флемминг. Настоящая ищейка, хуже любого полицейского. Я знаю его семью, они живут на Санде.

— А я тебе не верю! У тебя слишком буйное воображение!

Спорить с Карен у Харальда не было ни малейшего желания. Но теперь он почти наверняка знал, что его брат за решеткой. Увижу ли я его снова? — с тоской подумал Харальд. Но надо было подумать еще и о тех, чья жизнь по-прежнему под угрозой.

— Арне не сможет переправить эту пленку в Англию.

— А как он собирался это сделать?

— Не знаю. Он мне не сказал.

Они помолчали. Харальд был в подавленном настроении. Неужели он зря рисковал жизнью?

— Ты какие-нибудь новости знаешь? — спросил он.

— Финляндия объявила войну Советскому Союзу. И Венгрия тоже.

— Почуяли добычу, стервятники.

— Немцы завоевывают мир, а мы тут сидим сложа руки, — сказала Карен. — Как хочется сделать хоть что-нибудь!

Харальд нащупал в кармане кассету с пленкой:

— Если бы мне удалось доставить это в Лондон…

Карен взглянула на «Хорнет мот»:

— Жаль, что эта штуковина не летает.

Харальд поглядел на погнутые шасси:

— Починить я его, наверное, смог бы. Но летать не умею.

— А я умею… — задумчиво сказала Карен.

На допросах Арне Олафсен держался мужественно.

Петер Флемминг допрашивал его и сразу после ареста, и на следующий день, но Арне не выдал никаких секретов.

С Йенсом Токсвигом Петеру повезло не больше, но интуиция подсказывала ему, что главная фигура в этом деле — Арне. Он знал Пола Кирке, его семья жила на Санде, у него невеста-англичанка, он ездил на Борнхольм, ушел от слежки.

Третий допрос Петер спланировал с особой тщательностью.

В четыре часа утра он ворвался в камеру Арне в сопровождении двух полицейских. Неожиданный визит напугал Арне. Левая нога у него была забинтована, но стоять он мог — ни одна из двух пуль Петера кости не задела.

— Твой друг Пол Кирке был шпионом, — сказал Петер.

— Я этого не знал, — ответил Арне.

— Зачем ты ездил на Борнхольм?

— Просто отдохнуть.

— Человек, приехавший просто отдохнуть, не станет нарочно скрываться от полиции.

— А что, если его раздражает, когда полицейские ходят за ним по пятам? Честно говоря, я их даже не заметил. Если я и ушел от слежки, то непреднамеренно.

— Чушь! Ты нарочно оторвался. Я-то знаю. Я сам принимал участие в слежке. С кем ты встречался на Борнхольме?

— Ни с кем.

— Вернувшись в Копенгаген, ты продолжал скрываться.

— Скрываться? Я просто решил пожить у друга.

— Йенс Токсвиг тоже шпион.

— Мне он об этом не рассказывал.

Арне твердо придерживался своей версии, и от этого Петер злился все больше.

— Значит, ты и не догадывался, что тебя разыскивает полиция?

— Нет.

— Ты не видел ни одного из тысячи объявлений с твоей фотографией? — усмехнулся Петер. — Они были расклеены по всему городу. А усы ты зачем сбрил?

— Мне кто-то сказал, что с ними я похож на Гитлера.

Вошла Тильде с подносом. Услышав запах поджаренного хлеба, Петер сглотнул слюну. Тильде налила чай.

— А вы чаю хотите? — спросила она Арне.

— Нет, — ответил за него Петер.

Тильде пожала плечами. Она принесла еще один стул и села. Петер не спеша съел хлеб, не забыв намазать его маслом. Затем продолжил допрос.

— В кабинете Пола Кирке я обнаружил рисунок военного объекта на Санде. Если бы он не погиб, то переслал бы его англичанам.

— Возможно, он дал бы полиции вполне разумное и невинное объяснение. Да только вот один кретин его подстрелил.

— Этот рисунок сделал ты?

— Разумеется, нет.

— Четыре ночи назад база на Санде была поднята по тревоге. Собаки что-то учуяли. Патруль видел человека с фотоаппаратом, бежавшего по дюнам по направлению к церкви твоего отца. Это был ты?

— Нет.

— Дом твоих родителей обыскали, — продолжал Петер. — Солдаты обнаружили юношу, мирно спавшего в своей кровати, но пастор сказал, что это его сын. Это был ты?

— Нет. Я не был дома с Троицы.

— Вчера утром к Йенсу Токсвигу зашел молодой человек. Открыл ему один из наших полицейских. Юноша сделал вид, что ошибся адресом. Это был твой брат, да?