– Куда уж серьезней! Я застала их практически за этим… за самым…

– М-может… это так… просто игры?

– Сережа! Это в наше с тобой время могли быть игры! А сейчас молодежь твой любимый телевизор так просветил, что она ниже своего достоинства считает какие-то там игры. У них все сразу по-настоящему: «Купи презерватив – или засохнешь!»

– Ты думаешь, он купил? – с надеждой в голосе спросил муж.

– Не уверена, потому что он собирается жениться, если что.

– Идиот! – Сергей вскочил и забегал по кухне.

– Вот и скажи ему об этом!

– А ты-то разве не могла сказать ему сразу… как говорится, по горячим следам?

– Я уже сообщила ему все, что думаю по этому вопросу, но ты можешь поговорить с ним еще раз, по-мужски. Ты же отец!

– Отец? – как-то странно спросил Сергей и посмотрел на нее с большим подозрением.

Женя перестала тереть стол и, прижав к груди полотенце, спросила:

– А ты что, никак сомневаешься в этом?

– Честно говоря, последнее время я во всем сомневаюсь, – пробормотал Сергей и отвел глаза.

– Это почему же?

– Потому что недавно в процессе, так сказать, любви ты назвала меня Сашей!

– Не может быть… – прошептала Женя и в изнеможении опустилась на кухонную табуретку.

– И тем не менее я слышал это собственными ушами!

– Почему же не сказал сразу?

– Ага! – сатанински обрадовался Сергей. – Значит, ты не отрицаешь, что у тебя есть еще какой-то Саша?! Кто он? Где ты с ним познакомилась?!

– Нет у меня никакого Саши, – честно ответила Женя, хотя в груди ее все сжалось и напряглось. Ее постыдная тайна все-таки выползла наружу, да еще в такой неподходящий момент. Хотя какой момент можно считать подходящим для этого?

– Врешь!!!

– Нет, не вру. – Женя решила честно во всем признаться и тем очиститься перед мужем. – Понимаешь, я недавно встретила своего знакомого, с которым мы в детстве жили на улице Вокзальной… Помнишь, я тебе рассказывала про свой старый двор и дом показывала?

– Плевать мне на этот дом, – грубо ответил Сергей. – Ты про Сашу лучше расскажи!

– Мне нечего больше рассказывать. Просто я встретила Сашу, и все. Поговорили – разошлись. И ничего больше…

– Женька! Зачем ты мне врешь?! Ты же не умеешь! У тебя же все на лице написано! Ты влюблена в него, да?!

– Нет, Сережа. Я была, конечно, в детстве в него влюблена, потому что вообще все девчонки были в него влюблены. Но когда мы разъезжались из дома на Вокзальной, мне исполнилось всего одиннадцать лет!

– Тогда было одиннадцать, а сейчас тебе… в самый раз! Признайся лучше честно, что, когда ты отправилась будто бы за мясом, ты весь вечер провела с ним!

– Нет! Что ты! Я же говорила, что была у Галки!

– На Вокзальной?

– На Вокзальной!

– К черту Галку! Ты была с ним! – взревел Сергей.

– Нет! – так же громко выкрикнула Женя.

И тогда он вдруг звонко и очень больно ударил ее по щеке. Жене показалось, что звон прокатился по всей квартире, по Тверской улице и даже, возможно, по всему земному шару. Звон стоял в ее ушах и не прекращался, потому что Сергей прав. Она не была с Сашей, но очень хотела быть с ним. А это почти одно и то же.

Женя бросила полотенце на чистый стол и вышла в коридор. Медленно надела сапоги, шапочку. Дубленку с трудом застегнула негнущимися пальцами. Она надеялась, что Сергей выйдет за ней в коридор и все как-нибудь еще утрясется, но муж так и не появился. Она вышла за дверь и постояла возле нее какое-то время. Нет, похоже, он так и не бросится за ней следом. Неужели все кончено? Ей почему-то вспомнился последний его лилово-фиолетовый гиацинт, и она с трудом удержалась от того, чтобы не разрыдаться. Она спустилась по лестнице и вышла на улицу. Там было мрачно и слякотно. Круг света от фонаря перечеркивал косо летящий то ли мокрый снег, то ли дождь. Женя подумала о том, что пора снимать зимнюю одежду, и ужаснулась тому, о чем думает. Какая разница, в какой одежде быть, когда все в ее жизни рухнуло?

Женя огляделась по сторонам. Мимо проезжала бежевая иномарка. Вроде бы у Ермоленко такая же… Все-таки она плохо разбирается в этих машинах. Кажется, у Саши «BMW», а может, и «Audi» … Из-под колес веером брызнул грязный снег. Женя отпрянула, а бежевая машина затормозила возле нее. Водитель приоткрыл дверь, и она узнала Ермоленко.

– Саша? – удивилась и одновременно не удивилась она. Конечно же, в такой ужасный момент ее жизни он непременно должен был оказаться рядом, потому что идти ей абсолютно некуда. – Что ты здесь делаешь?

– Садись, – сказал он и открыл дверцу пошире. – Промокнешь. Кошмарная погода.

Женя подняла глаза на свои окна. Если бы Сергей смотрел на улицу, она вернулась бы домой, бросилась бы перед ним на колени… Но муж в окне не появился. Она безнадежно покачала головой и села в машину Ермоленко. Некоторое время они молчали, потом он сказал:

– Я тут теперь часто проезжаю.

Она хотела спросить, зачем, но не спросила, и он ответил сам:

– Чтобы тебя увидеть…

Опять можно было бы спросить, зачем, но Женя и на этот раз промолчала.

– Что ты молчишь, Женя? – Он наклонился к ней и заглянул в глаза.

Что она могла ему ответить? Она еще раз посмотрела на свои окна и, так и не увидев за ними Сергея, сказала:

– Поехали.

И они в полном безмолвии сначала выехали к реке, повернули к самому широкому в их городе мосту, похожему на Питерский, выехали на Пролетарскую улицу и принялись кружить по залитому рекламными огнями мокрому городу. Из-под колес по-прежнему летели брызги и комки мокрого снега, а в салоне удушливо пахло ароматической елочкой, которая покачивалась прямо перед Жениным носом.

– Куда мы едем? – наконец спросила она.

– Так… просто катаемся… и все… – ответил Ермоленко и притормозил на самом краю города перед мокрыми полями бывшего совхоза имени Эрнста Тельмана, антифашиста и большого друга советского народа. О самом Тельмане все уже как-то запамятовали и, когда ездили в поселок бывшего совхоза и нынешнего «ЗАО Племхоз» имени того же немецкого подданного за овощами, говорили потом, что капусту покупали в Тельмане, словно в каком-нибудь Комарове или Пупышеве.

Ермоленко наконец повернул свою голову от грязно-серых полей к Жене. Глаза его смотрели на нее просительно и настороженно. Она ответила ему таким же пугливым взглядом.

– Ты не помнишь, что написала на той нашей детской открытке, которую мы разрезали на части? – спросил он.

Если бы он задал ей этот вопрос какой-нибудь час назад, она ответила бы, что не помнит. Но сейчас уже бессмысленно было это скрывать, и Женя ответила: