– И как же эти странные хлопы, коих вы, мой принц, именуете рыцарями, выбирают себе атамана? – с кислой улыбкой спросила Марина.

– Всем товариством, моя панна!

– Как короля у нас на сейме?

– Почти так, панна! Товариство собирается на площади и выкрикивает имена! За кого больше кричат, тот и атаман!

– У нас на сейме, принц, каждый шляхтич имеет право на liberum veto. Если он не согласен с волей сейма, то может сказать «нет!». И король не будет избран… Я слыхала, что в Московии совсем не так…

– В Московии, моя панна, все заранее решено… Кроме моего воскресения из мертвых!

– Когда же вы вернете себе московский престол, мой принц?

– Когда сторгуюсь с вашим отцом и королем Сигизмундом, панна!

В голосе Димитрия прозвучала смутившая Марину насмешка. Выходило, что он насмехался и над ними, ясновельможными, и над самим собой, и даже над королем Речи Посполитой! Этот юноша, так легко соглашавшийся со своими польскими друзьями и покровителями, прекрасно понимал, что обещает каждому из них по внушительному куску еще не разрезанного и даже не добытого пирога. Северские земли? Берите! Смоленск? Извольте, ясновельможные! Но намерен ли Димитр исполнять так легко данные обещания? В сердце Марины змеей закралось сомнение. Похоже, не намерен. Он хитрит – и торг этот всего лишь видимость. Ах, многоумный пан Ежи! Похоже, ее отец запутался в собственной паутине.

– Много ли просят они от вас? – осторожно спросила она.

– Боюсь, много больше, чем я могу дать… – со все той же несказанно удивившей Марину усмешкой ответил Димитрий. – Его Величество Сигизмунд желает, чтобы я перешел в католичество!

– Но если вы не примете нашу веру, мой принц, мы не сможем пожениться! – забеспокоилась Марианна.

Она выдала сейчас свое затаенное желание, не рано ли? Алый закат парил над Самбором, подобный пурпуру королевской мантии. Но не была ли любовь Марины к этому пришельцу неведомо откуда, этому бродяге, так уверенно назвавшему себя принцем, порождением ее полудетских грез о королевском троне, ее девчоночьего честолюбия, сотканного из рассказов старших о славных королевах Речи Посполитой?!

Сестрица Урсула никогда не хотела стать королевой, но ее доля, участь княгини Вишневецкой, ныне прочна и завидна. Не становится ли Марина на шаткий мостик с прогнившими досками, мостик, который едва выдерживает одного Димитра, но едва ли выдержит их двоих? Он – московский принц (Марина верила в это!), но он так не похож на принца и говорит странные речи, хвалит украинских хлопов и их непонятные обычаи и, что еще хуже, с сочувствием отзывается даже об еретиках-англичанах, врагах самого Наисвятейшего Отца, Папы Римского! Пусть англичане спасли Димитра от злодея Годунова, но они – реформисты, еретики, предатели святой веры! Все, кроме тех, кто в их стране остался верен Матери Католической церкви!

Димитрий поднес к губам задрожавшую ручку Марины.

– Мы непременно обвенчаемся, моя прекрасная панна! – сказал он. – Даже если для этого мне придется тайно принять вашу веру. Бог един, Марыся, но церквей и обычаев – множество. На Руси должно быть православным. У вас – католиком. Но все мы обращаемся к одному Богу в своих молитвах!

– И еретики-англичане?! И московские схизматики?! – возмущенно воскликнула Марина.

– И они, панна… Все они верят в Христа, Спасителя нашего.

– Надеюсь, мой принц, вы не станете оправдывать крымских татар, злейших врагов Речи Посполитой и Украйны? Они грабят и жгут наши села, уводят в рабство наших людей, продают в гаремы наших женщин!

– С ними нужно сражаться, панна! Всем славным рыцарям Речи Посполитой, Украйны и Московии!

– Но есть ли в Московии рыцари, принц? – усомнилась Марина.

– Есть, милая панна! – уверенно воскликнул Димитрий. – И я скоро стану первым из них… Первым среди равных. Как ваш король Сигизмунд!

Остров Хортица на славной и могучей реке Днепр стал одним из приютов царевича – после дома аглицкой торговой компании в Ярославле, монастырей на Белом море и в Южной Руси, подворья боярина Федора Никитича Романова, родича и тайного друга, Димитрий понимал, что он нужен Романовым не сам по себе, а как орудие для свержения ненавистного Годунова, но принимал и такую помощь. Но Романовы быстро попали при Годунове в опалу, и Димитрий потерял и это убежище. От Романовых он попал в семью дворян Отрепьевых и некоторое время воспитывался вместе с младшим отпрыском этого захудалого рода, всем обязанного Федору Никитичу, – Юшкой, Григорием. Димитрий знал, что Годунов велел называть его Самозванцем, Григорием Отрепьевым. Но подлинный Григорий служил ему, царевичу, и оказывал Димитрию услуги особого, тайного свойства, был его посланцем, связным между польским окружением царевича и недовольными Годуновым боярами.

На Хортице – острове, названном в честь славянского бога солнца Хорса, – Димитрий был скорее гостем, чем одним из братьев-казаков. Царевич, ставший вольным человеком, знал, что с Хортицы, как и с Дону, выдачи нет, и чувствовал себя здесь в безопасности. А в эту выпавшую ему на долю краткую передышку можно было понаблюдать за жизнью и обычаями буйных украинских куреней.

И вот, в знойный летний день, за два года до знакомства с Вишневецкими и Мнишками, Димитрий стоял со всем товариством на площади и наблюдал за выборами кошевого атамана. Буйная толпа волновалась, колыхалась, как днепровские воды, выкрикивала имена, и среди этих имен одно звучало громче других.

«Вот так выборы атамана! Подлинные! – пронеслось у него в голове. – У нас на Руси если и выбирают – то смех один. Как Бориску на царство выбирали! Заранее народ подучили, какое имя кричать! А этих не подучишь – вольные!»

А между тем из толпы уже выталкивали счастливца, чье имя прозвучало громче других. Счастливец упирался что было сил, не хотел идти. «Неужели не хочет быть атаманом?» – удивлялся про себя Димитрий.

«Йди, скурвий сину, бо тебе нам треба! Ти тепер наш батько, ти будеш у нас паном!»[17] – кричали казаки.

«Скурвий сын» нисколько не обиделся на такое нелестное прозвище, поклонился товариществу и поднялся на помост.

Вслед за ним на помост взошли седоусые «диды» («деды») – главные и уважаемые казаки. «Бояре пришли… Сейчас «царю» кланяться будут…» – с усмешкой прошептал Димитрий. Оказалось – прошептал почти вслух. На него стали оглядываться. Пришлось замолчать и надвинуть шапку почти на самые глаза.

Но «бояре» не стали низко кланяться новоизбранному атаману. Они принесли с собой странный ковш, из которого зачерпнули не елей и не миро, а грязь. «Господи, неужто они своего владыку грязью мазать будут?» – снова, почти что вслух, сказал Димитрий, задыхаясь от удивления и негодования.

– Грязюкой, товаришу, обов'язково грязюкой, а ще дiгтем треба![18] – весело заявил Димитрию стоявший рядом казак и крепко хлопнул царевича по плечу, как закадычного товарища.