– Государь? – осторожно подал знак, что они все еще здесь, Ушаков.

Я поднял на него взгляд.

– Отличная работа, Андрей Иванович. И это вот здесь в глуши, даже не выходя из дворца. Впечатлен, что уж тут сказать. Полагаю, нужно тебе в Петербург вернуться. Людишек подтянуть, помещение свое в Преображенском приказе назад вернуть. Да, думаю я преображенцев пару рот тебе отдать. Должны же у тебя быть силовые аргументы для совсем непокорных. Предлагаю этих воев как следует обучить, да больше «грязным» приемам. – Тут я заметил, как скривился Миних. Надо же, чистоплюем оказался. Неожиданно, но, что ни говори, приятно. Вот только ведомству Андрея Ивановича чистоплюйство сильно затруднит работу, так что я не в претензии. – Не кривись, Христофор Антонович. Что, думаешь, я совсем юн и неопытен, чтобы даже мне не понимать: война на поле брани и война в умах людских – это две разные войны, и подходов они требуют совсем иных. А ты поезжай, Андрей Иванович. Надеюсь, что встретимся вскорости. Я все-таки подумываю в Петербург вернуться. Столица как-никак. Строительство-то продолжается?

– Конечно, государ, – склонил голову Миних. Доволен, как кот, до сметаны добравшийся.

Ну а что, и деньги на корабли я ему почти нашел, надо только грамотно раскрутить Испанию в пользу бедных, а бедные на сегодняшний день именно мы. Да еще и идею о создании будущего, которой он загорелся, не зарубил на корню. Так что поводов для радости у него было полно. И хоть и думали сидящие напротив меня люди, что это молодой император от скуки делами занялся, а стоит Ваньке Долгорукому на охоту позвать, так и понесется, но пускай думают. Главное, чтобы работали. А думы мы потом потихоньку искореним.

– Фсе дфенадцать коллегий скоро будут построены.

Ох уж эти коллегии. Я в них тоже пока не разобрался. Пусть пока существуют, раз функционируют хоть как-то, до деда и этого не было. Позже с каждой по отдельности разбираться начну.

– Очень хорошо, нужное это дело, чтобы коллегии могли между собой сообщаться по разным вопросам. А ты привез мне командира для моих преображенцев? А то я Трубецкого хочу Андрею Ивановичу посоветовать, чтобы теми ротами специальными командовал. Да, когда сватать пойдете, скажите Никите Юрьевичу, что никому он окромя тебя и меня подчиняться не будет. А ежели кто соберется приказ ему отдать, то может без раздумья прямо в рыло и к тебе в застенки на правеж тащить. – Я только что дал Трубецкому и Ушакову карт-бланш в отношении собственного фаворита. По тонкой улыбке Ушакова было ясно видно, что он думает: мол, император слегка заигрался и не просчитал последствий. Это он, конечно, зря, вот что-что, а просчитывать последствия самых разных действий – это, пожалуй, единственное мое преимущество перед всеми ими.

– Полкофника Мельгунофа Петра Наумофича хочу предложить, государ, – отозвался Миних. – Я, собстфенно, и приехал сюда, чтобы его сопрофодить и предстафить.

Ага, ну я поверил, чего уж там. Конечно, генерал-губернатор полковника сопровождать приехал, чтобы полковника императору представить, ну а как же иначе.

– С полковником Мельгуновым я переговорю, как только сочту, что время для этого вполне подходящее, – я смотрел в упор на Миниха, специально не выпроваживая Ушакова, чтобы тот уши слегка погрел. – Так что на самом деле тебе нужно, Христофор Антонович?

– Пакетботы «Курьер» и «Меркурий» нуждаются в починке, государ, – вздохнул Миних.

– Почта, значит, – я отвернулся от них и посмотрел в окно. Небо было затянуто облаками, было морозно, но, похоже, вот-вот должен был пойти снег. – Почта – это хорошо. А почему у нас своей почты нет? Пакетботы есть, а почты нет?

– Не можем знать, государь, – и Ушаков, и Миних синхронно развели руками и переглянулись.

– Чини свои пакетботы, я разрешаю, и подумай насчет почты. Собственная почта – это очень хорошо, – я снова повернулся к своим собеседникам. – Ну что же, не смею вас дольше задерживать. У вас много дел и забот предстоит, это я могу книжки почитывать, а у вас скоро времени, чтобы облегчиться, не будет. Да, Андрей Иванович, верните этим недотепам оружие и накажите, чтобы в другой раз не озорничали, – я махнул рукой, показывая, что аудиенция окончена.

Они убрались, коротко поклонившись перед тем, как покинули комнату. М-да, не встречал я пока здесь людей, готовых рассыпаться в поклонах, наверное, плохо искал.

– Митька!

– Что хочет изволить государь? – на этот раз он зашел, а не всунул в щель голову.

– Садись, – я махнул рукой, показывая, что слуга может где-нибудь умостить свой зад.

– Ну что ты, государь, как можно-то? – На его лице промелькнула паника, и Митька остался стоять.

– Ну хоть поближе подойди, нечего у дверей выстаивать, – приказал я, откинувшись на спинку кресла. – Ты в казармах бывал?

– Как не бывать, бывал, по твоему приказанию, Петр Алексеевич, – тут же ответил Митька.

– И что говорят? – Я прикрыл глаза. Никогда не думал, что это так трудно, постоянно думать на государственном уровне. У меня уже мозги закипали от напряжения, а мозги у меня хорошо тренированы, а вот, смотри ты, не справляются.

– Много чего говорят, – Митька задумался. – Но больше говорят, что Трубецкой Никита Юрьевич хороший командир, а Иван Алексеевич, значица, зря так с ним поступает. Нехорошо это. Также говорят, что, мол, похоже, император из отрока в мужчину перековывается и оставляет забавы перед делами государевыми. Плохого ничего не слышал.

Это хорошо, это просто замечательно. Когда Ушаков определится со своей Академией, или как он в итоге назовет институт подготовки шпионов, заставлю его Митьку обучить. Он парень смышленый, быстро всю науку освоит.

– Отлично, молодец, держи за службу, – и я бросил ему рубль, который Митька поймал на лету, улыбаясь во всю морду. – А теперь позови ко мне Мельгунова.

– А чего его звать? Он тут с утра сидит, ждет, когда ты, государь Петр Алексеевич, его к себе призовешь.

– Тогда пускай заходит, – я махнул рукой на Митьку и его заморочки. Как хочет, пускай так и разруливает очередь перед моим кабинетом, главное, что пока без нареканий особых обходилось.

Вошедший военный мне понравился. Высокий, статный, с открытым честным лицом. Понятно, почему он особо высоких вершин не достиг.

– Здравия желаю, ваше императорское величество.

Ну, тоже ничего. До него, наверное, не дошло пока, что я предпочитаю более старые обращения всего лишь потому, что терпеть не могу громоздких словесных конструкций, не несущих особого смысла. За что меня признают ярым противником дедовых реформ, не больше, не меньше.

– И тебе здравствовать, Петр Наумович. Знаешь ли ты, – я отметил, что Мельгунов передернулся, когда я к нему на «ты» обратился. Ничего, пускай привыкает, если хочет со мной работать, – Петр Наумович, зачем тебя Христофор Антонович с собой позвал?

– Я не знаю деталей, ваше императорское величество. Мне было только сказано, что для меня предполагается работа. Но вот какая и в чем она заключается – то неведомо мне.