— Маршрут очень длинный, — сказал я, — сорок метров.

— Это ничего, у меня веревка на восемьдесят метров.

— Отлично.

Телефон у него заиграл. Джулиан потянулся было ответить, но посмотрел на меня и замер.

— Никос, вы что-то побледнели. С вами все в порядке?

— Да, — соврал я и натужно улыбнулся. Желудок сжался, а все тело покрылось испариной. — Ты бери трубку.

Он испытующе смотрел на меня. Возможно, решил, что я испугался грядущих испытаний на маршруте.

Джулиан взял телефон, и песня наконец стихла.

«Whole Lotta Love».

Эта песня, как обычно и бывало, не просто перенесла меня на сорок лет назад, на дерево в оксфордском кампусе, — на меня накатила еще и физическая дурнота.

Джулиан, похоже, понял, что дело не в трассе.

— Вам что, рингтон не понравился? — спросил он, закончив говорить по телефону.

— Долгая история. — Я почти пришел в себя и усмехнулся. — А я-то думал, ты «Лед Зеппелин» не любишь. По-моему, раньше у тебя какой-то другой рингтон был, поспокойнее.

— Разве?

— Ну да. Певец, которого зовут что-то вроде Эд Чип… Или Эд Шип…

— Эд Ширан! — воскликнула Хелена.

— Да, точно. — Я посмотрел на Джулиана.

— Обожаю Ширана! — обрадовалась Хелена.

— А ты, Джулиан?

Джулиан Шмид поднес к губам стакан с водой.

— Можно ведь и «Лед Зеппелин» любить, и Ширана. — Пил он долго, не сводя с меня взгляда. — Я тут вот что подумал, — проговорил он, поставив наконец стакан на стол, — по прогнозам завтра дождь обещают, а тут никогда не знаешь, дойдут тучи до острова или мимо проскочат. Хотя маршрут горизонтальный, скала запросто намокнет, так, может, прямо сейчас поедем? Уезжаете вы уже послезавтра, поэтому стоит попытаться.

— Да, вы же не ради меня с Фердинандом приехали! — рассмеялась Хелена.

Я улыбнулся.

Мы пообедали, и я ушел к себе в комнату собираться. Складывая рюкзак, я поглядывал в окно, на играющих Джулиана и Фердинанда. Мальчик, заливаясь смехом, бегал вокруг отца, и каждый раз, когда Джулиан подхватывал его и кружил, так что с мальчугана сваливалась сине-белая шапочка, малыш визжал от восторга. Напоминало танец. Танец, который мой отец никогда со мной не танцевал. Или все же танцевал? Тогда, значит, я просто забыл.

* * *

— Ну как, волнуетесь? — спросил Джулиан, когда мы, молча доехав до пляжа, остановились там, где когда-то обнаружили машину Франца.

Я кивнул и посмотрел на пляж. Сегодня он казался другим. Солнце спряталось, а волны с миролюбивым шепотом набегали на берег.

Мы двинулись по пляжу и через двадцать минут дошли до мыса, где, запрокинув голову, посмотрели на трассу под названием «Выше только орлы». Теперь, когда над скалой висели свинцово-серые тучи, выглядела эта трасса более грозно. Мы надели обвязку, и Джулиан протянул мне две связки оттяжек.

— Вы ее наверняка онсайтить[8] решили, — сказал он.

— Благодарю, ты слишком высокого обо мне мнения, но я постараюсь пройти как можно дальше.

Я прицепил оттяжки к обвязке, обвязался веревкой, обул старенькие, но удобные ботинки для скалолазания, которые носил еще в Скалистом краю, и сунул руки в привязанный к животу мешочек с мелом. Однако к скале подошел не сразу, а сначала сошел с тропинки и заглянул вниз.

— Вот тут его нашли. — Я кивнул вниз, на прибой. Сегодня здесь тоже было довольно тихо, но я заметил, что звук достигает нас с небольшой задержкой. — Впрочем, ты, наверное, и так знаешь.

— Да, знаю, — послышалось у меня за спиной. — Вы давно догадались?

— О чем догадался?

Я обернулся. Джулиан побледнел. Может, просто свет так падал, но эта почти мертвенная бледность навела меня на мысли о Треворе. Хотя я вообще довольно часто вспоминаю Тревора.

— Ни о чем, — бесстрастно ответил он, продевая веревку в прикрепленный к обвязке ограничитель, и еще раз прошелся по пунктам: — Вы готовы, карабин защелкнут, длины у веревки хватает, узел у вас хороший.

Я кивнул.

Упершись ногой в скалу, я ухватился за первый зацеп, напружинился и уперся в скалу второй ногой.

Первые десять метров прошли неплохо. Двигался я легко — сброшенные килограммы и восстановленные мышцы давали о себе знать. И настрой тоже был хороший. За последний год я несколько раз срывался с трасс, где крючья были вбиты далеко друг от дружки, и когда, пролетев восемь-десять метров, я повисал в воздухе, то чувствовал не облегчение, а лишь легкое разочарование оттого, что не смог пройти трассу, не повиснув. Однако здесь крючьев имелось достаточно, а значит, в случае падения лететь недолго. Я цеплял оттяжки на крючья, пропускал сквозь них веревку и спустя некоторое время засомневался, что мне вообще хватит оттяжек.

Я услышал крик чайки, и одновременно тонкий известняковый зубец, за который я держался, треснул и сломался. Я сорвался вниз. Падение длилось всего миг, так что я совсем недолго пробыл в состоянии, которое ошибочно называют невесомостью. Веревка натянулась, и обвязка с силой вдавилась в ноги и поясницу. Короткое, резкое падение. Я посмотрел вниз, на Джулиана. Из пристегнутого к обвязке ограничителя тянулась веревка.

— Простите! — крикнул он. — Вы очень быстро слетели, я не успел помягче сделать.

— Все хорошо! — прокричал я в ответ, а так как от меня до скалы было далеко, я ухватился за веревку и полез наверх.

Хотя карабкался я всего три метра, да и Джулиан служил мне противовесом, альпинистская веревка была такая гладкая и тонкая, что до крючка, откуда свисала веревка, я добрался порядком усталый. Я посмотрел себе на руки, на содранную на ладонях кожу.

Немного отдохнув, я полез дальше. На «ключе», самом сложном месте маршрута, мне понадобилась оттяжка, но в остальном все шло гладко, двигался я не раздумывая, а ноги и руки самостоятельно решали подсунутые им скалой уравнения с одним и двумя неизвестными. И когда через пятнадцать метров я добрался до вершины и закрепил веревку, меня накрыла тихая, но пронзительная радость. Да, один раз пришлось повиснуть, и тем не менее это было настоящее волшебство. Я обернулся и посмотрел на окружающий пейзаж. По словам Гиоргоса, в ясную погоду с Калимноса видно турецкий берег, однако сегодня я видел лишь море, себя самого и трассу. И веревку, тянувшуюся вниз, к человеку, которого я спас и который готовился спасти меня.

— Готово! — крикнул я. — Спускай!

В ленивом, спертом вечернем воздухе я принялся спускаться вниз. Свет потихоньку тускнел, а значит, после того как Джулиан пройдет трассу, нам надо будет возвращаться, иначе придется ковылять по каменистой тропинке в темноте. Я успел подумать, что Джулиан, наверное, и пытаться не станет, как вдруг на желтой веревке мелькнула темная отметка, хотя спустился я всего на несколько метров.