Открывшийся передо мной вид поразил меня настолько, что я на время забыл о голоде. Если вам не приходилось видеть Великий каньон, то не стоит тратить время, рассказывая вам об этом. Но я могу порекомендовать вам поглядеть на него ночью при свете луны с высоты птичьего полета.

Мы пересекли его примерно за двадцать минут, я снова передал управление автопилоту и принялся обшаривать аэрокар, не пропуская ни одного ящика, ни одного шкафа, ни одного укромного местечка в поисках пищи. В результате я раздобыл шоколадный батончик с миндалем и несколько орешков арахиса. Таким образом, я устроил пышный пир. Считаю, что мне сказочно повезло, потому что я готов уже был обсасывать кожу с сидений. Я устроил себе пышный пир… ведь у меня во рту не было ни крошки с самого Канзас-Сити. Проглотив трофеи, я снова уснул.

Не помню, чтобы я включал будильник, но звон разбудил меня перед самым рассветом. Рассвет над пустыней – не менее потрясающее развлечение для туриста, однако, к сожалению, мне пришлось заняться штурманскими обязанностями, и я мало что увидел. Несколько минут я поворачивал свой летающий гроб под прямыми углами к курсу и замерял величину дрейфа и скорость движения по земле, затем прочертил курс до края карты. После подсчетов я пришел к выводу, что, если мои поправки на ветер были правильными, через полчаса я должен увидеть Феникс.

Мне по-прежнему везло. Я перелетел через гряду холмов, и направо открылась зеленая возделанная равнина, а посреди нее Солнечная долина и Феникс.

Приземлился я в сухом овраге, ведущем к каньону Солт-ривер. Приземление вышло неудачным – я сорвал колесо и разбил ротор. Но это меня не очень расстроило: здесь машину с моими (вернее, Ривса) отпечатками пальцев найдут не скоро.

Полчаса спустя, продравшись сквозь заросли огромных кактусов и не менее огромных красных валунов, я выбрался на шоссе, идущее по долине в сторону Феникса, и побрел вперед. Идти было далеко, нога совсем разболелась, но я не хотел рисковать и проситься на попутную машину. Машин встречалось мало, и я успевал каждый раз сойти с дороги и спрятаться. Через час грузовик поймал меня на открытой местности. Мне ничего не оставалось, как небрежно кивнуть водителю, отступив на обочину. Но тяжелый грузовик мягко затормозил около меня.

– Подвезти, парень?

– Да, спасибо! – сказал я поспешно.

Водитель выкинул лесенку, и я забрался в кабину. Он поглядел на меня.

– Братишка! – сказал он восхищенно. – Это была пума или медведь?

Я совсем забыл, как я выгляжу. Я осмотрел себя и сказал торжественно:

– Оба. И обоих я задушил голыми руками.

– Я верю.

– В самом же деле, – добавил я, – я ехал на моноцикле и слетел с дороги. К счастью, по склону, но я его все-таки разбил.

– На моноцикле? По этой дороге? Прямо от самого Глоуба?[8]

– Правда, мне приходилось иногда слезать и подталкивать его в горку. Вот тут-то склон и застал меня врасплох.

Он покачал головой:

– Давай-ка лучше вернемся к пумо-медвежьему варианту. Мне он больше нравится.

Больше он ни о чем меня не спрашивал, и это меня устраивало. Я понял, что версии, придуманные на ходу, ведут к неожиданным осложнениям. Никогда в жизни я не видел этой дороги и Глоуба.

А еще я никогда в жизни не катался на огромных грузовиках, и мне было страшно интересно. Внутри он напоминал центральный пост армейского наземного крейсера – такая же универсальная гидравлика коробки передач правого и левого борта, управляющие тяги протекторов, почти такая же приборная панель с тахометрами левого и правого моторов, индикатор крутящего момента и тому подобное. Я мог бы управлять этой штукой.

Но вместо этого я выставил себя деревенщиной и попытался его разговорить:

– Впервые в такой большой машинке. Расскажете, как она работает?

Он ухватил наживку и дальше я слушал его вполуха, думая о том, что буду делать в Фениксе. Он показывал, как добавлять газу и рулить, просто двигая двумя переключателями скорости, по одному в каждой руке, затем пояснил, как экономить топливо, не меняя оборотов дизеля, манипулировать мощностью, подаваемой на обе стороны… Я не мешал ему говорить – но сейчас меня интересовали в первую очередь ванна, бритва и смена одежды, иначе мне грозил арест по подозрению в бродяжничестве.

Внезапно я понял, что он задал мне вопрос.

– Думаю, понял, – ответил я. – «Утерберри» передают тягу на подшипники.

– И да и нет, – пояснил он. – Это дизель-электрическая система. «Утерберри» работают как зубчатая передача, хотя в них нет никаких шестерен, – они гидравлические. Улавливаешь?

Я ответил: «Да, наверное» (я мог бы начертить их схему) – и запомнил на будущее, что, если Каббале когда-нибудь срочно понадобятся пилоты наземного крейсера, она очень быстро может обучить этой работе дальнобойщиков.

Когда мы выехали из каньона, дорога пошла под уклон. Миля наматывалась за милей. Наконец мой хозяин съехал с дороги и остановился у придорожного ресторана.

– Все наверх, – сказал он. – Завтрак для нас, дизель для малыша.

– Хорошая идея, – ответил я.

Мы уплели по яичнице с беконом и по большому сладкому аризонскому грейпфруту. Он не позволил мне заплатить за него и даже сам пытался оплатить мой счет. Когда мы вернулись к грузовику, он остановился на лесенке и посмотрел мне в глаза.

– Через три четверти мили полицейский кордон, – тихо сказал он. – Думаю, для кордона они выбрали неплохое место.

Он отвернулся.

– Да… – сказал я. – Полагаю, что мне лучше пройтись пешком. После завтрака очень полезны пешие прогулки. Спасибо, что подвезли.

– Не стоит благодарности. Да, кстати, ярдах в двухстах отсюда, если пройтись назад, начинается проселочная дорога. Она ведет на юг, но потом поворачивает на запад, к городу. Лучше гулять по ней – машин меньше.

– Еще раз спасибо.

Я повернул к проселочной дороге, раздумывая, действительно ли мое криминальное прошлое так очевидно первому же встречному. В любом случае, прежде чем я войду в город, мне надо привести себя в порядок. Проселочная дорога вела мимо ферм, и я миновал несколько, прежде чем решился зайти в маленький дом, в котором обитала испано-индейская семья с обычным набором детей и собак. Я решил рискнуть. Многие испанцы в глубине души остались католиками. И возможно, ненавидели блюстителей морали не меньше, чем я.

Сеньора была дома. Это была толстая, добрая, похожая на индианку женщина. Мы не смогли о многом поговорить из-за моего слабого знакомства с испанским языком, но я попросил «агуа» и получил «агуа» – и для того, чтобы напиться, и для того, чтобы вымыться. Сеньора заштопала мне брюки, в то время как я глупо маячил перед ней в трусах и многочисленные дети весело комментировали это событие. Она почистила мою куртку и даже дала мне бритву мужа, чтобы я побрился. Она долго отказывалась взять деньги, но тут я был непреклонен. Я покинул ферму, выглядя почти прилично.