— Ты немой, что ли? — снова подал голос седобородый.

— Нет, — буркнул я, понимая, что дольше отмалчиваться не получится.

— Значит, просто неразговорчивый?

Я переминался с ноги на ногу, не зная, что ответить, и готовясь в случае опасности снова дать деру.

— Ладно. Примем за согласие, — со вздохом решил старик.

Он еще раз придирчиво осмотрел меня с ног до головы. Я почувствовал себя товаром на прилавке, этаким куском мяса, который разглядывает дотошный покупатель. Может, он и вовсе людоед, этот странный бородач, облаченный в ветхое тряпье? Я всерьез задумался о побеге, когда незнакомец внезапно спросил:

— А скажи-ка мне, паренек, веришь ли ты в судьбу?

— В судьбу? — неуверенно пробормотал я, решив, что ослышался.

— Ну да. Ты ведь, надо думать, не из дома эту корзину тащишь? — он взглядом указал на мою добычу.

Я невольно еще крепче прижал свой трофей к груди.

— А вам какое дело до моей корзины? — спросил, хмуро глядя на старика снизу вверх.

— Мне-то никакого. А вот полицейские заинтересовались бы, откуда у такого помятого паренька взялась подобная вещица. Ты, надо понимать, уличный воришка?

— Нет.

— Но воруешь?

— Я просто хотел есть, — не выдержал я.

— Ты что же, беспризорник?

— Нет.

— А где твои родители?

— Умерли, — нехотя выдавил я.

— А говоришь, не беспризорник, — задумчиво протянул незнакомец.

— Нет. У меня есть тетя, у нее живу, — хмуро буркнул я.

— Но тетя, видимо, не слишком заботится о племяннике, верно? — грустно улыбнулся старик.

Я молча опустил голову, пряча взгляд в землю.

— Ладно, не отчаивайся, паренек, — сказал незнакомец, видя мое смущение. — Я тебя полицейским не выдам.

— Почему? — я вновь решился посмотреть на него, в этот раз — удивленно.

— Потому что ломать жизнь такому пареньку, как ты, из-за пары бутербродов было бы слишком жестоко.

— А какой я паренек? — осмелев, спросил я.

— Необычный, — старик так и пожирал меня глазами. — Очень необычный…

По спине моей побежали мурашки. Внезапный интерес седобородого старца к такому малолетнему разгильдяю, как я, показался мне странным.

— Кто я, по-твоему? — внезапно спросил старик.

— Кто вы?

— Ну да. Ты, возможно, считаешь меня разбойником? Или же сумасбродом, который укрывается в лесу? Ну же? Удиви меня, паренек!

— Всего понемногу… наверное, — неопределенно повел плечом я.

Старик с пониманием улыбнулся и сказал:

— А татуировка на моей правой скуле тебе ни о чем не говорит?

— He-а. Я такую раньше не видел.

— И это совсем неудивительно, — отчего-то хмыкнул седобородый.

Причина его странного веселья стала ясна мне уже в следующую секунду, когда он, приосанившись и горделиво вскинув бородатый подбородок, неожиданно заявил:

— Я — некромант, паренек. И имя мое — Ромидаль…

* * *

— Да на тебе лица нет, Гиллиган, — заметил Бенджамин, встревоженно глядя на меня. — Что стряслось?

— Кайла убили, — рухнув на лавку, мрачно ответил я.

В «Скупом лепреконе» было неожиданно тихо и безлюдно, словно все детишки Бокстона разом слегли с простудой, а взрослые дружной гурьбой ринулись их лечить. Карлы-разносчицы, вертя круглыми головами из стороны в сторону, откровенно скучали у стойки.

Кротовски, заслышав о гибели цветочника, тихо присвистнул.

— Сочувствую, Гиллиган, — зомби легонько коснулся моей руки: его пальцы были холодны, точно лед, но я сдержал гримасу неудовольствия, понимая, что Бен хотел меня приободрить, а не обидеть. — Но не отчаивайся. Слезами делу все равно не поможешь.

— А тут уже ничем не поможешь, — угрюмо пробормотал я. — Ему проломили башку, старик, и мозг умер раньше, чем он доехал до морга. Я не смог вытянуть из него ни слова.

— Хреново дело, — констатировал Бенджамин, почесывая скулу с изображением указки и очков.

— Хреновей некуда, особенно если учесть, что иных улик у следствия попросту нет. Кто-то швырнул в него кирпичом и смылся. Ничем не напоминает заказное убийство, верно? Однако проделано все донельзя чисто…

Я рассказал Бену о недавнем визите в «Букетную долину». Он слушал как обычно внимательно, не перебивая, лишь изредка кивал, соглашаясь с моими догадками.

— Что тебе сказать, признаться, даже не знаю, — медленно произнес Кротовски, убедившись, что я закончил. — Складывается впечатление, что кто-то безумно хочет насолить Мохнатому Тони и, прицепом, управлению полиции, стравив гоблинов и людей.

— Я грешу на Каталину, — нехотя признался я.

— Да уж, для Бычары план чересчур мудреный, — усмехнулся Бенджамин. — Хотя его тоже нельзя недооценивать.

— Я исходил из того, что Цветочный бульвар куда ближе к Востоку, чем к Западу, — объяснил я. — Иначе говоря, хаос на северо-востоке отвлекает внимание от северо-запада, чем Каталина, надо думать, не преминет воспользоваться.

— А я тебе скажу, что это запросто может быть Пересмешник. Пока на Севере пожар, никто не ждет неприятностей с Юга.

Я кивнул, мрачно глядя в стену напротив. Масса версий, одна другой интересней, но никаких улик, кроме пресловутой записки, оставленной будто нарочно, у нас не имелось. Сомнений в том, что мы столкнулись с умелой провокацией, практически не было, но осознание этого ни на йоту не приближало наш чудной тандем к нахождению главного виновника поглотившей Север кутерьмы.

— Вообще, записку ты, конечно, сжег не зря, — отметил Кротовски, нарушая неловкую паузу. — Пусть это «не по-полицейски», но с точки зрения здравого смысла, безусловно, лучшее решение из возможных. Это «Око за око» просто взорвало бы газетные заголовки. Жадные до сенсаций репортеры не дали бы решить вопрос мирно… Кстати, я немного не понял: капитану ты об этом послании сказал?

— Нет, — пряча взгляд, буркнул я. — О нем известно только тебе и мне.

— О… — голос Бенджамина предательски дрогнул. — Что ж, спасибо за доверие, Гиллиган. Но не думаешь ли ты, что обманывать босса, мягко говоря, нехорошо?

— Шефу и без того придется врать прессе о спешном отъезде Кайла в Паркстон, — поморщился я. — Не хочу втягивать его еще и в эту ложь.

— Тоже верно, — согласился Кротовски. — Что ж, как знаешь. Желаешь нести это бремя в одиночку — пожалуйста. Не могу тебя за это осуждать.

— Вот и хорошо. А теперь давай временно оставим дело Кайла в покое и сосредоточимся на другом, не менее важном деле — речь, как ты наверняка догадался, о вечерней операции в порту.