Ко всему прочему, он поведал, что на Кавказе чинару сравнивают с красивой женщиной, которая хороша, лишь когда переживает свою весну, то есть молодость.

Но в жаркую погоду, в период жизненных трудностей, в ее тени нельзя укрыться, потому что это тонкое дерево. На этот счет существует немало легенд.

И еще что поразило меня — это то, что на головах абсолютного большинства женщин были надеты платки. Наверное, я тут была единственной, кто не носил его. Заметив этот нонсенс в моей одежде, привратник посоветовал приобрести национальный платок — кялагай, чтобы я не выглядела тут белой вороной.

Снять номер не составило большого труда. Казалось, тут даже были рады, что хоть кто-то снимет здесь временное жилке.

Мы решили не ехать по адресу Исмайлова, так как наступил вечер и мы сочли это не вполне удобным, даже по нашим европейским меркам. К тому же не произошло ничего сверхъестественного и в доме: насколько я знала, там находился тяжело больной человек.

Поэтому нашу встречу с семейством Исмайлова мы отложили до утра и решили хорошенько выспаться.

Утро встретило нас играющими на наших лицах солнечными зайчиками. Это было вполне нормальное явление для здешних мест, где неровная погода субтропиков очень напоминает нашу осень, а снег лежит только высоко в горах, жемчужно искрясь в золотых лучах беспощадного солнца. Из окна номера открывался вид на жемчужину архитектурного искусства двенадцатого века — мавзолей Момине-хатун.

Собственно, кроме этого мавзолея, в городе смотреть было не на что. Стройные ряды пятиэтажек и поднявшиеся в последнее время мечети, а также обилие домов частного сектора — такова была Нахичевань в восприятии гостей из России.

Дом Исмайлова представлял собой образец национальной азербайджанской архитектуры, у входа украшенный мелким национальным рисунком. По сравнению с нашими новорусскими зодчими, местные отличались строгостью и скромностью. Дом находился неподалеку от научной базы Академии наук Азербайджана, в которой и работал профессор Исмайлов.

Мы постучались в железную дверь в высоком заборе. Вскоре ее открыл молодой парень в тюбетейке на голове и бородкой на юном лице.

— Нам нужен Гусейн-ага, — сразу же сказала я.

— А что вы хотели? — поинтересовался молодой человек.

— У нас к нему срочное дело.

— Видите ли, — парень замялся, пропуская нас во дворик, — Гусейн-ага болен.

— Мы знаем, что у него неполадки со здоровьем, но это очень важно.

Паренек просил подождать немного во дворике, а сам отправился в дом разузнать, можно ли нас пустить к больному.

Через какое-то время он вернулся, сделал приглашающий жест рукой, и мы молча вошли в дом.

В прихожей нас уже ждал младший Исмайлов, знакомый мне по короткой встрече в «Панораме». Дома одетый в рубашку и джинсы, он выглядел не столь солидно, как на работе.

— Садам алейкум. Что вы хотите? — каким-то сумрачным тоном спросил он.

Было видно, что он меня узнал, и особой радости по этому поводу в голосе его я не уловила. Думаю, Бен разделял мои чувства, поскольку по его поводу восторгов со стороны Исмайлова также не последовало.

— Здравствуйте, Аслан Гусейнович. Я хотела бы встретиться с вашим отцом.

— Зачем?

— Это связано с небезызвестной и мне и вам Елизаветой Лисицыной.

— При чем тут мой отец?

— Полагаю, этот разговор долгий и конфиденциальный. Говорить о таких вещах нужно с глазу на глаз и не при посторонних, — ответила я, скосившись в сторону молодого человека.

— Хорошо. Раздевайтесь и проходите в кабинет.

Мы с Беном разделись и по деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Молодой человек вскоре появился с подносом, на котором стояли стаканчики с чаем и домашнее печенье.

Он молча поставил поднос на столик и удалился.

— Мой отец очень плох… У него случился внезапный сердечный приступ. Почему вы считаете, что он имеет отношение к исчезновению Лизы? — спросил Аслан Исмайлов.

— Меня на это наводят некоторые размышления.

— Давайте не будем говорить загадками… Думаю, здесь собрались умные люди. Поговорим начистоту.

Сколько вы хотите в долларах или рублях, чтобы оставить нас в покое и чтобы имя моего отца нигде не фигурировало?

— Аслан Гусейнович, я, конечно, понимаю, что вы принадлежите к той касте людей, которые привыкли за все платить; у вас это считается признаком хорошего тона, и, как любящий сын своего отца, вы хотите замять неприятную ситуацию. Но, в интересах дела и соблюдая нормы элементарной профессиональной этики, я вам обещаю, что это никоим образом не повредит репутации почтенного аксакала… Да и вашей репутации тоже. А взяток я не беру.

— Что вы хотите от меня? Лизы здесь нет, и мы не знаем, где она.

— Я не понимаю, о чем вы… оба. — Бен недоуменно переводил взгляд с меня на Исмайлова и обратно.

— Татьяна Александровна, насколько я помню? — обратился ко мне Исмайлов.

— Совершенно верно, — в тон ему ответила я.

— Признаться, мне самому хочется узнать всю эту историю до мельчайших подробностей, и раз вы заинтересовались моим отцом, хоть мне в это и не хочется верить, но, я полагаю, вы правы…

— В чем?

— В том, что мой отец каким-то образом замешан в этой непонятной истории.

— У вашего отца есть жена? — неожиданно в лоб задала вопрос я.

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Насколько я понимаю, вы догадались, что в вашей стране меня интересуют не только древние обычаи и достопримечательности, а то, как эти обычаи могли бы косвенно влиять на логику поведения некоторых людей вашей национальности.

— Что вы хотите этим сказать? — Исмайлов-младший нахмурил брови, и лицо его приобрело строгость.

— Не хочу никого обижать. — Я прикурила сигарету от элегантно поднесенной Аслан-беем зажигалки. — Но знаю, что многие консервативно настроенные азербайджанцы имеют гаремы, когда это позволяет им финансовое положение. — При чем тут мой отец? — с вызовом бросил Аслан-бей.

— Я не буду ходить вокруг да около, но появление пожилого человека в номере отеля «Анба» несколько дней назад, где имела обыкновение останавливаться Елизавета Лисицына во время своего пребывания в Баку, наводит на определенные мысли. Пожилой человек азербайджанской национальности с тросточкой в руке, отделанной слоновой костью, и запечатленный на некоторых семейных фотографиях в качестве отца друга семьи, то есть вас, Аслан Гусейнович, — я укоризненно посмотрела на Исмайлова, — так вот, этот человек не может быть никем иным, как вашим отцом.

— Почему вы делаете такой категоричный вывод?