Я улыбаюсь. Плюс один в пользу версии, что катастрофа была подстроена. Хотя принимать ее основной все-таки нельзя. У иракцев есть чей-то труп, и если требовалось имитировать смерть – можно было придумать и что-то попроще, без каскадерства на оживленной трассе. Слишком много свидетелей и слишком сложно технически. Да и про мою бомбу под машиной забывать нельзя, это отнюдь не шутка. К тому же объяснение посольского выглядит убедительно – армейские и в самом деле разбираются со своими трупами самостоятельно.

– Однако, помимо соболезнований, есть еще один вопрос, который я хотел бы разрешить, понимаете? Серьезный для меня вопрос.

– Сэр?

– Дело в том, что мы с Барски были компаньонами в одном… небольшом предприятии. Понимаете, о чем я хочу сказать?

Американцы всегда улыбаются. Даже тогда, когда ощутимо начинает попахивать жареным.

– Боюсь, что не совсем понимаю вас, сэр.

– Мистер Барски и я были компаньонами в неких операциях. И так нехорошо получилось, что мистер Барски остался должен мне пятьдесят тысяч долларов. Понимаете, очень неприятная ситуация, и мне хотелось бы с ней разобраться.

В нашем посольстве на этом этапе меня бы послали куда подальше… У нас это быстро, и каждый дипработник прекрасно знает, за что посольство не отвечает. Боюсь, что если его спросить, за что посольство все-таки отвечает, применительно к проблемам простых людей, не каждый сможет так сразу сказать. В американских же посольствах политика другая, это сервисные службы, и большей частью они защищают не американское правительство, а американских граждан и американские компании за рубежом. Все-таки нам есть чему поучиться у американцев, есть…

– Сэр, американское законодательство предписывает в таких случаях обратиться к адвокату в то время, когда будет открыто наследство, и…

– Полагаю, сэр, у меня нет в США адвоката. И нет никакого желания его искать.

– Тогда что же вы хотите, сэр? – сдерживая себя, сказал американец.

– Пятьдесят тысяч долларов. Или то, что я за них купил.

– Не могли бы вы пояснить, что именно вы купили?

Я многозначительно огляделся:

– Вам что, на бумажке написать? Ну хорошо…

Я вырываю из блокнота лист бумаги, пишу пару строк.

– Боюсь, сэр…

– Не надо бояться. По крайней мере, сейчас. Время бояться придет, когда я раскрою эту информацию. Тогда плохо придется всем.

Если верить той бумажке, которую я нарисовал, – это, кстати, была достаточно подробная расписка, – то Джейк Барски пускал налево оружие. Причем оружие совершенно секретное. Точнее, не оружие, а его компоненты, так сказать. Из навигационных систем. Которые могли сильно помешать Соединенным Штатам Америки, если тем вдруг вздумается воевать с Россией. Очень сильно помешать. Настолько сильно помешать, что войну лучше и не начинать вовсе.

Американец, сбледнувший с лица, перевел взгляд с записки на меня. Потом опять на записку.

– Видите ли, – сказал я, помогая сделать правильные выводы, – больших проблем это не составляет. Я имею в виду то, что мистер Барски должен был мне дать. Я и не претендую на это, раз так получилось. Но дело в том, что эти пятьдесят тысяч, которые он взял у меня, они не мои. И мне за них придется отчитываться, понимаете?

– Да… да…

Американец бледнел все отчетливее.

– Поэтому все просто. Верните мне деньги и разойдемся. Или я найду способ слить это хотя бы через Викиликс, будь оно неладно. И все пойдет кувырком. У вас, я имею в виду.

– Но…

– Пригласите ваше начальство. Им отвечать, не вам. Не берите это на себя.

Американец вскакивает со стула, как будто его в пятую точку ужалила пчела.

– Да, сэр, отличная идея. Оставайтесь на месте, сэр…

Я останусь. Мне-то что…

Через несколько минут – поразительная быстрота, видимо бегом бежал – Адам Борн возвращается еще с одним человеком. Лет сорок, обветренная, загорелая кожа, ранняя седина в волосах. Усы с проседью, черные очки. Не спрашиваясь, он присаживается. Борн остается стоять.

– Сэр…

Цэрэушник – а это минимум начальник сектора – снимает очки, со стуком кладет их на стол. Презрительно, держа двумя пальцами, как будто боясь заразиться, смотрит на расписку. Точнее – ксерокопию расписки, я не дурак, чтобы оригинал сюда тащить.

– Бред, – негромко говорит он в пустоту и обращает свой взор на меня, грешного, – что вам здесь понадобилось?

– Ваш подчиненный не ввел вас в курс дела?

– Отвечайте на вопрос.

– Если кратко, то деньги. Пятьдесят тысяч долларов.

ЦРУшник отпихивает от себя ксерокопию расписки.

– Мистер… Худяков. Или как вас там… В чем смысл вашего визита, скажите честно?

– Я же сказал – деньги.

– Перестаньте. Я что, по-вашему, – идиот? Я выгляжу как идиот? Я действую как идиот?

– Отнюдь, сэр.

– Тогда почему русская разведка видит во мне идиота? Я что, похож на типа, который готов заплатить пятьдесят штук вот за эту фигню?

– Я не работаю на русскую разведку, – твердо говорю я.

– Да что вы говорите… А на кого, собственно, вы работаете? То, что вы работаете на себя самого, – это мы уже знаем. Про ваши махинации с золотом, с изъятыми ценностями – мы тоже знаем.

– При чем тут это? Речь про другое.

– Речь про то, что вы пришли сюда и делаете из меня идиота. Я не знаю, почему вы так решили, но передайте господину Черняхову, что с меня причитается. Это уже сверх предела.

– Сверх предела это будет, когда выйдет статья в «Нью-Йорк таймс».

Цэрэушник поднялся. Поманил пальцем сотрудника ДСС, который стоял на входе, баюкая на груди автомат.

– Мистер Худяков нас покидает, – заявил цэрэушник, – и прямо сейчас. Проследите, чтобы мистер Худяков был внесен в список нежелательных посетителей.

– Да, сэр.

– Вы об этом пожалеете! – заявил я, вставая.

Цэрэушник, ничего не отвечая, уходит.

Сопровождаемый агентом, иду в обратный путь. Стараясь не улыбаться – надеюсь, получается.

Не поняли? Да я только что поимел этих идиотов так, как и рассчитывал. Джейк Барски не мог работать один, у него были люди в посольстве, а может быть, все это и шло через посольство. Просто для передачи информации выбрали военного, чтобы лишний раз запутать следы. Нет никаких сомнений в том, что информация об обнаглевшем русском, посетившем посольство и требовавшем пятьдесят тысяч долларов, разойдется по всему посольству и всей станции ЦРУ. И имя Барски тоже будет названо. И те, кто работал с Барски, или те, на кого работал Барски, решат, что я ищу оборванный контакт с ними. И скорее всего – хотя бы во имя самосохранения – они решат выйти на меня, и как можно быстрее. Потому что в следующий раз я могу назвать и другие мои контакты, которые связывали меня с Барски. А насчет той информации, которую я сообщил, в лучшем случае сделают запрос, проведут проверку, и ничего не найдут. Сочтут, что я лжец, и закроют дело.