— Утомили? Кто «все»?

— Ну, все, кроме режиссера.

— А, да нет, ты что! При чем тут, я же о студии. Кстати, как там наши фобии? Дима неправильно проткнул маслину, снял ее и постарался надеть еще раз, но та упорно соскальзывала.

— Что ты с ней, как с гондоном, ну ради бога, — не выдержал Макс.

— Дай сюда. Он взял маслину и съел ее.

— Фобии кончаются, — сообщил Дима, теребя мокрую зубочистку. — Вот, закончили страх червяков недавно. Ксюша говорит, мы уже явно на последнем рубеже.

— Страх всего, — сказал Максим. — Вот о чем пиши. Фобия: человек боится всего сразу.

— Это паранойя, — сказала Лиза. И растерялась. Паранойя ведь? Как там ее. Проявляется… м-м… Позорище, и только. Психолог Элиза Фрейд.

— Макс, а что у тебя на работе? — перебила она себя.

— Интересного ничего? Темы есть? — оживился Дима. Максим устал настолько, что едва мог думать. Морщась, он поднял бокал.

— Больше в меня не стреляли, к сожалению. Лучше бы, чтобы стреляли. И пристрелили нафиг. Макс установил холодный бокал себе на лоб.

— Вот что странно, — сказал он. — Все эти звезды. Небесной величины. Как-то вблизи они… не впечатляют.

— Крыльев нет, что ли? — спросила Лиза. Максим открыл глаза, сглотнул и поправил бокал на лбу.

— Нет, другое. Ну вот, разбил…

— Ничего, я выброшу, — Лиза встала, расправляя примятые волосы.

— Они маленькие.

— Что?

— Трудно объяснить. Известно, что Мадонна какая-нибудь, допустим, метр шестьдесят. Но при встрече все равно думаешь: господи, это что за карлик?

— Ого! Ты видел живую Мадонну? — спросил Дима. Макс был не в силах даже разозлиться.

— Тьфу, — он махнул рукой и грохнулся в шезлонг.

— Не обижайся на Диму, — сказала Лиза. — У него кризис тем.

Ладно, я мыть руки. Машины шуршали все реже, и на крыше почти стало тихо. В мутном небе тонули редкие звезды. Над центром города сияло молочное зарево.

— Совсем весна. У нас первые комары появились, наверное, — сказал Дима. — А здесь нет. Максим не ответил ничего, позволив этой информации растаять в тихом шуме.

— Макс. Ночной ветер стремительно холодел.

— Макс?

— Да? — измученно отозвался Максим.

— Скажи, — Дима подошел и уселся рядом на корточки. — Ты разбираешься в современной музыке?

— Ну.

— Ты мог бы меня научить?

— Господи, чему? — простонал Макс.

— Научить разбираться. Максим тяжело вздохнул. Нет, отдохнуть не удастся. Ладно, к черту, завтра суббота. Если повезет — с утра не дернут. Если повезет.

— Ладно, — Макс откинулся назад и сказал. — Вначале был Джек, и у Джека был грув.

— Что? Я…

— Ничего. Короче, — Максим поскреб щеку, мучительно думая. — Современная музыка… В общем, дело было в одном клубе в окрестностях Чикаго.

5 сентября 2005 года

— Следователи эти — вот кого надо лечить. Водят его и водят.

Обсессивно-компульсивное расстройство налицо.

— Поттер, я не понимаю, вы что, серьезно?

— А почему нет? Шизофрения, знаете ли, может одеть любую маску.

— Надеть.

— Что?

— Одеть можно кого-нибудь. А надеть — что-либо.

— Я вас прошу, вы как этот, как текстовый редактор. Нашему брату позволительно. Мы, писатели, с языком на короткой ноге.

24 июля 2005 года

За окружной, где три прожектора обшаривают небо, раньше был многоэтажный паркинг. Отец Вернадского тогда заасфальтировал под автостоянку целое поле, а посередине возвел эту бетонную коробку. Он подарил ее Фернандесу, а тот переделал коробку в Рейв. В стенах клуба, в черном зеркале, отражались золотые облака, и можно было представить, что клуб исчез, и уцелел только фасад, лиловый от неонового марева. Я пробирался среди машин, и мне навстречу волнами катился бас. Я бывал здесь раньше, но тогда по Рейву слонялись рабочие, везде тарахтели отбойные молотки, а под ногами хрустела грязная клеенка.

Фернандес мелькал тут и там в кроссовках и респираторе, оставляя меловые следы и не давая строителям продохнуть ни минуты. Ему всегда хотелось иметь ночной клуб, и Вернадский намерен был получить его.

Фернандес показывал мне каждую мелочь: где поставит лазеры, где натянет экраны, где будет отдыхать сам. Поэтому я знал, откуда начать искать, и сразу нашел его в подвале, в обществе ледяной особы с огромной шапкой белых волос. Фернандес увидел меня и поперхнулся коктейлем. Вытерев руки о джинсы, он перескочил через стол и оказался рядом.

— Й… кх-х… й-йоу! — Вернадский схватил меня за плечи. — Ха-а, убийца! Я думал, ты в Москве. Как жизнь?

— Привет. Он почти не изменился: тот же румянец, похожий на боевую раскраску, те же сонные глаза, такая же нетвердая открытая улыбка. Еще Фернандес маленький и рыжий — по-настоящему, по-школьному рыжий, хоть и без веснушек.

— А! — Вернадский повернулся, воздев растопыренные пальцы. — Ты пьешь? Не пью.

— Нет? Почему? Потому что боюсь.

— Боишься? Чего? Долгая история.

— Ладно, радуй, что за повод? Или просто зашел посмотреть на место? Не-ет, всем насрать. Значит, есть повод. Это насчет Эвридики.

— Дафак? Сначала я понял Фернандеса не больше, чем он меня. Мы успели отвыкнуть друг от друга.

— А… ну, эта девчонка, — нашелся я наконец. — Вы недавно… встречались?

— Кто такая Эвридика? — спросили рядом. Мы оба покосились на ледяное кукольное создание.

— Заткнись, — Вернадский рассмеялся и снова повернулся к мне. — Оу, наркоман, так вот ты кого трахаешь! Тесная планетка, да? Как тебе Эврика? Скажи, тупая, но яд? Я не…

— Ах да, конечно, у тебя теперь гипермегалюбовь, я забыл, ты выше этого. Это здесь не при чем.

— А, значит ты просто хер нацелил, — Фернандес поднял бокал. — Нужно мое разрешение? Разрешаю. Дело в золотой цепочке.

— Какой цепочке? — снова подала голос его девочка.

— Заткнись, — сказал Фернандес, не глядя в ее сторону. Он сбавил тон. — Слушай. Давай тише, видишь, ме-ме-ме поднимается. Хорошо.

— Так о чем ты? Цепочка.

— Цепочка — что за цепочка? Зачем понадобилось красть ее золотую цепочку?

— Ее золотую цепочку? — Вернадский вскинул руки, едва не расплескав весь коктейль. Прощаясь с Эвридикой, Фернандес незаметно снял цепочку и вернул ее себе в карман.