вернется и найдет старуху, примет ее предложение. Может, она освоит какое-то новое ремесло, и, может, старуха расскажет ей еще больше о магии. Что-то толкнуло ее в спину, когда она застыла посреди дороги, но ей было все равно. У нее был план, путь вперед, надежда. Она развернулась, чтобы отправиться туда, откуда шла.

А затем чья-то ладонь зажала ей рот.

Коффи вздрогнула. В горле поднимался крик, хватка напавшего становилась все крепче, и в шуме толпы никто не услышал ее приглушенный возглас. Еще одна большая ладонь схватила обе ее руки мертвой хваткой и завела за спину. Ее оттащили в сторону от дороги. Она поежилась, услышав тихий смешок, а потом ощутила знакомый запах пряного одеколона, и ее кровь похолодела.

– Привет, Коффи, – сказал Бааз Мтомбе.

Глава 8. Знаток судеб

Когда Экон вернулся в храм Лкоссы, здание уже было окутано рассветным туманом.

Он смотрел на старинную постройку, на величественную алебастровую лестницу, которая светилась в утреннем свете. В ней было двадцать семь ступенек – теоретически, хорошее число.

Больше ничего хорошего в последних часах не было.

Большую часть ночи он бродил по пустым городским улицам, до помрачения считая шаги.

Всего он успел насчитать семьдесят пять тысяч шестьсот двадцать один шаг.

Ходьба помогла ему на некоторое время оттянуть неизбежное, но теперь солнце уже выглядывало из-за горизонта на востоке. Он больше не мог избегать того, что принесет ему день.

Он вошел в те же двери, что и прошлым вечером, но вместо того, чтобы идти по коридору в молитвенный зал, пошел наверх, к общежитию. Там было тихо в этот час – за закрытыми дверями спали остальные претенденты. Он прошел по коридору к последней двери справа и, вздохнув, открыл ее.

На самом деле эту комнату нельзя было назвать спальней в полном смысле слова. От стены до стены было чуть больше двух метров по длинной стороне, а в воздухе всегда висел слабый запах плесени. Мебель была скудной: узкая кровать, обшарпанная тумбочка, сменивший несколько владельцев сундук для одежды и книг. Что-то сдавило грудь, когда он осмотрелся. После того, что случилось сегодня, это больше не его спальня – ему не разрешат оставаться в храме. Позже, сегодня утром, Фахим и Шомари переберутся в более просторные и уютные покои, предназначенные посвященным Сынам Шести, а он… Он понял, что не знает точно, куда отправится. Они с Камау выросли в храме. Дома их семьи уже не существовало – его продали вскоре после смерти папы. Этот дом принадлежал той главе его книги жизни, которую уже успели вырвать, – той главе, в которой жила его мать. Когда он подумал о ней, его пронзила раскаленная добела боль. Он больше не мог в подробностях вспомнить ее лицо. Когда она ушла однажды ночью, ему было всего четыре года. В воспоминаниях остались лишь мимолетные образы – медные глаза, короткие курчавые волосы, родимое пятно на плече, – но они не задерживались надолго. Это заставляло его изо всех сил цепляться за то, что он все же мог вспомнить, например серебряные браслеты, сверкавшие на солнце, сладкий запах, который он знал, но никак не мог описать. Что бы подумала мама, если бы узнала, кем он стал?

Он снова услышал голос отца Олуфеми.

С этого момента ваше пребывание среди Сынов Шести окончено. Вы больше не претендент. Вы свободны.

Каждое слово поражало, как стрела, пронзая мякоть его эго. Он не просто потерпел провал – его исключили на виду у всех воинов. За одну ночь он погубил наследие своей семьи, которое передавалось из поколения в поколение. Он не пойдет по стопам папы и Камау. Он не докажет, что он настоящий мужчина.

Он плюхнулся на матрас, ощущая, как колючие перья, которыми он набит, впиваются в спину, и уставился в потолок, пытаясь понять, как вышло, что все пошло не так. Произошедшее ночью прокручивалось в его памяти секунда за секундой, сливаясь в единое целое, как страницы в книге. У одной был загнут уголок.

Та девушка.

Даже сейчас от мыслей о ней у Экона закипала кровь. В конце концов, катастрофа, которая случилась прошлой ночью, была ее виной. Но потом… возникло еще одно чувство – некомфортное, трудно идентифицируемое. Что-то вздрагивало внутри, когда он вспоминал ее глаза, которые казались странно светлыми той ночью. Они были карие, как у него, но… в них таилось что-то, какое-то сияние, словно два уголька, остывающие в очаге. Он не один час пытался ее забыть, но потом…

Ты ее упустил.

Обвинение, произнесенное Шомари, свернулось у него внутри, как скисшее молоко, оставив неприятный привкус во рту. Почему? Это был единственный вопрос, на который он не мог найти ответа, когда в одиночестве бродил по улицам города. Почему ты ее отпустил?

Когда он думал о девушке, ему приходилось вспоминать и о событиях, которые произошли прямо перед тем, как он ее отпустил. О том, как он увидел в темноте еще одну, иную пару глаз. И те глаза не были ни карими, ни теплыми – они были холодными, черными, бесчувственными. Они принадлежали существу, которое было ему знакомо.

Шетани.

Его пробрала дрожь. Прошло десять лет с тех пор, как он в последний раз видел это существо, но другие не знали об этом. Он помнил страх, который ощутил, когда увидел его снова, и то, как это чувство парализовало его. Прежние образы снова вернулись, как незваные гости. В мыслях вспыхивали воспоминания о Великих джунглях, крови на листьях; он представлял лианы, покрытые шипами. Он видел мертвое тело, которое выглядело совсем как…

Нет.

Экон тряхнул головой, едва замечая, что пальцы снова начали свой танец.

Раз-два-три.

Он видел папино лицо.

Раз-два-три.

Он видел зубы Шетани.

Раз-два-три.

Он видел девушку.

Он прищурился. Эта девушка, кем бы она ни была, сказала Шетани уходить. И существо немедля подчинилось. Он никогда не видел ничего подобного. Шетани было первобытным монстром, убившим бесчисленное количество людей. Оно должно было убить и их обоих, но оно не сделало этого. Оно сделало нечто противоположное. В его мыслях крутился все тот же вопрос.

Почему?

– Экон?

Кто-то негромко постучался в дверь его спальни, и Экон сел на кровати. Дверь открылась. Вошел худощавый старик, призрак с улыбкой на изможденном лице. Его кожа каштанового цвета была покрыта морщинами и пятнышками, словно он принимал возраст как приятеля, а не как недруга. Экон поморщился. В хаосе прошлой ночи он совсем забыл о брате Уго.

– Я надеялся