Слова повисли между нами, и невысказанный смысл прояснился, когда он вздохнул.

– Ты имеешь в виду, что они могут использовать его против меня? – спросила я, расправляя плечи.

– Да, – согласился он.

Не было даже беглого кивка, сопровождающего его заявление, ничего, что указывало бы на то, что он только что снова перевернул мой мир с ног на голову. Он переворачивал его снова и снова, пока все не рассыпалось на земле у моих ног.

– Это значит, что у нас есть некоторый контроль над Виникулумом. Это значит, что мы можем научиться использовать его как оружие, – сказала я.

– Ты можешь, – ответил он, кивая головой. – Виникулум – это инстинктивная сила, которая существует для собственной защиты, пытаешься ты ею пользоваться или нет. Но это не значит, что ее нельзя практиковать и изучать, как любой другой вид магии. Ее можно призвать на помощь, когда хочется или когда необходимо. Все, что нужно сделать, – это просто попробовать.

Его заявление напоминало откровение о том, что я могу воскрешать мертвых – эхо его силы, существующей в моем теле.

– Я не хочу быть такой, как ты, – сказала я, думая о тьме, которая скрывалась внутри меня.

Я не хотела прикасаться к тьме, не хотела выпускать ее наружу, не хотела чувствовать, как бурлит внутри ярость, вырываясь на поверхность.

– О, мин астерен, – сказал он, сделав паузу, склонив голову набок и изучая меня. Его взгляд был наполнен сочувствием, удивительно похожим на жалость, и впервые за все то время, что он смотрел на меня, я почувствовала себя наивным ребенком. – Ты уже такая.

В его голосе скрывалась едва заметная насмешка – нотка, которую кто-то, кто не знал его так хорошо, как я, возможно, даже бы не заметил.

Но я заметила. Я видела его таким, каким он был, – напоминанием обо всем, чем я быть не хотела.

– Нет, – возразила я, стиснув зубы и глядя на него в ответ, желая, чтобы он увидел все, что я в нем ненавидела. – Я никогда не смогу делать то, что делаешь ты.

Дикая Охота продолжала заковывать меченых в кандалы. Они кричали, и их крики были полны страданий и боли, бьющих мне прямо в сердце, когда я смотрела на свою половину, обрекшую их на такую судьбу. Я подумала, что их вообще можно было бы не заковывать, если бы не я и не то, как они повели себя со мной, пытаясь причинить боль.

Он был готов подвергнуть страданиям десятки мужчин и женщин, погрузив их в пучину боли и истощения, и все ради того, чтобы уберечь меня от вреда. При любых других обстоятельствах это могло бы меня порадовать, но сейчас это просто казалось неправильным.

– Думаешь, я не чувствую жажды мести, которая клокочет в тебе? Я знаю, как сильно ты желаешь, чтобы лорд Байрон истек кровью за то, что он сделал с тобой, – сказал он, поймав мой взгляд.

– Это не значит, что я должна принять эту часть себя. Никто не будет контролировать мои действия, кроме меня. Если я опущусь до его уровня, буду ничем не лучше, чем он, – ответила я, грустно качая головой.

В мире было много чего, чем я быть не хотела, но стать похожим на него было худшим из того, что я могла себе представить.

– Ты никогда не причиняла вреда невиновным. Ты никогда не применяла насилие по отношению к девочке, которую ты должна была бы защищать. Ты никогда не станешь лордом Байроном из Мистфела, Эстрелла. Но чем ты можешь стать, так это карающей яростью на поле битвы. – Он наклонился ко мне и закончил, рыча: – И я не могу дождаться, когда увижу, как ты спалишь все дотла.

Его губы изогнулись в легком намеке на ухмылку, как будто он только что нарисовал эту сцену в своем воображении.

– Единственное, что я собираюсь сжечь, – это ты, – прошипела я.

В этот миг ко мне подошел один из волков и заскулил. Недолго думая, я положила руку ему на голову, не в силах удержаться, чтобы не взглянуть на этого красноухого зверя.

Калдрис посмотрел, как нежно я коснулась животного, и уголки его губ удовлетворенно приподнялись. Этот несносный осел вел себя так, словно я погладила его, а не волка. Но все его довольство быстро сошло с лица, когда к нему подошел Холт и протянул пару наручников.

– Твоя очередь, бестия, – сказал он мне с сочувствием в голосе.

– Только через мой гребаный труп, – ответила я.

В моей памяти еще было свежо воспоминание о железе, обжигающем мне кожу. Реакция остальных меченых на железные оковы не была такой ужасной, как у меня. Им было тяжело, их тела ослабли, но железо не причинило им прямого вреда.

– В этом нет необходимости. Она не причинит вреда другим, – сказал Калдрис и оттолкнул руку Холта с кандалами от меня.

Я почувствовала тяжесть взглядов со стороны меченых. Они испытующе наблюдали за происходящим, гадая, постигнет ли меня та же судьба, что и их.

Холт удивленно повернулся к нему и понизил голос:

– Если ты продемонстрируешь привилегированное отношение к ней, то сделаешь только хуже – они начнут ее ненавидеть, – тихо произнес он.

– Как же мне повезло, что они уже меня ненавидят, – возразила я, скрестив на груди руки и глядя на предводителя Дикой Охоты.

– Тогда не давай им еще один повод для усиления этой ненависти. Ты – одна из них. Различие только в том, что тебе повезло, что твоя половина здесь, с тобой. Он не застрял в Альвхейме в ожидании, пока тебя доставят к Маб. Лишь немногим избранным фейри было позволено отправиться в Нотрек в поисках своей пары – тем, кто наиболее предан ей. У тебя уже и так есть привилегии. Я вынужден настаивать, Калд.

Несмотря на очевидную дружбу этих двоих, Холт все еще смотрел на Калдриса и ждал его разрешения заковать меня. А я в это время прокручивала в голове его заявление, задаваясь вопросом, скольким фейри было приказано оставаться в Альвхейме, полагаясь на Дикую Охоту, которая должна была отыскать их половины.

Стряхнув с себя любопытство, я повернулась и посмотрела на Калдриса, который медленно принимал кандалы у Холта.

– Мы – люди, которые не сделали абсолютно ничего плохого. Мы – люди, которые, как вы говорите, важны для вас. Если вы так обращаетесь с равными себе людьми, которых вы цените, страшно подумать, что вы делаете с врагами. Вы не должны обращаться с нами как с пленниками.

– Ты не знаешь, что значит быть пленником, – вдруг прорычал бог Мертвых.

Внезапная горячность в его голосе заставила меня сделать шаг назад. Лицо у него исказилось от этих слов, выражая абсолютное презрение.

– Считаешь, что я тебя похитил? Что я все равно что тюремщик?

Я сделала еще шаг