Камито остановил его, подняв руку:

— Насколько мне известно, в мире есть только одна тектоническая плита с точно такими пропорциями сульфидов, сульфур-нитратов и тому подобного.

Питерс порылся в памяти.

— Тектонические плиты? Вы имеете в виду те массивы суши, что как бы плавают на море лавы?

Ученый улыбнулся. Почти снисходительно.

— Не совсем так, но близко к тому. Некоторые плиты трутся одна о другую и даже наползают, обычно с ката… ката…

— Катастрофическими, — подсказал Джейсон.

— Что? А, да. Например, плита индийского субконтинента несколько лет назад ушла под большую по размерам азиатскую, вызвав масштабное землетрясение. Линия разлома Сан-Андреас проходит между североамериканской и тихоокеанской плитами. В один прекрасный день, завтра или через сто веков, все, что лежит западнее этой линии, соскользнет в океан.

«Что ж, — подумал Джейсон, — избавиться таким образом от Голливуда со всей его так называемой элитой было бы совсем не плохо». По крайней мере, средний уровень IQ как Тихого океана, так и Соединенных Штатов поднялся бы весьма заметно.

— По этим разломам, трещинам в земной коре, магма и прорывается порой на поверхность. Где нет разломов, там и вулканов заметно меньше.

— Что-то я не припомню, чтобы они были в западных штатах, — сказал Джейсон.

Доктор снова усмехнулся и терпеливо, словно разговаривая с ребенком, пояснил:

— В западной части США, возможно, находится самый большой в мире вулкан. Мы называем его Йеллоустонским национальным парком.

Сначала Питерс подумал, что ослышался. Химик же продолжал:

— Начать с того, что не все вулканы возвышаются над поверхностью. Если принять во внимание количество термальных источников, которые регулярно вырываются под действием давления — «Верный старик», например, — то сам собой напрашивается вывод об очень сильном давлении в этой области. Пока вулкан спит, но когда-нибудь, через годы или тысячелетия, он проснется, и тогда от Монтаны и Вайоминга мало что останется.

Это уже не так хорошо, как затопление Калифорнии.

— О’кей, я понял. Но ведь Средиземноморский бассейн немножко побольше. Вы можете уточнить?

Камито покачал головой.

— Боюсь, что нет. В этой области я не силен. — Он заглянул в ящик стола, порылся в его глубине, достал визитную карточку и бросил ее на стол. — Позвоните Марии Бергенгетти. Передайте ей то, что осталось от присланных образцов. Она — отличный вулканолог. Один из самых лучших.

Доктор Камито поднялся и протянул руку — разговор окончен.

Питерс посмотрел на карточку и даже не удивился тому, что она на итальянском. Как и у большинства ее соотечественников, номеров на этой карточке хватило бы на десяток разных людей.

— По которому именно звонить?

— В вашем ведомстве наверняка умеют находить людей. Или позвоните для начала в офис и спросите, где она сейчас.

Пещера Сивиллы

Кумы, Неаполитанский залив

Кампанья, Италия

Июньские ноны (1-е июня), тридцать седьмой год правления Августа Цезаря (10 год от Рождества Христова)

Ноги мои словно налились свинцом — я столь же боялся того, что услышу, как и приближающегося неумолимо схождения в подземный мир. Проводник мой молчал, и тишину нарушали лишь стук сандалий по камню и воркование голубей[18].

Я глубоко вздохнул, ощутив несвежий запах плесени, смешанный с прогорклым запахом лампового масла. Передо мной открылась большая, созданная человеческими руками пещера. Свет проникал сюда через широкие, расположенные с равными промежутками окна, отчего темные тени казались чернее, и проводник мой растворялся в них. Впереди понемногу прояснялось, оттуда донесся протяжный, стонущий звук, подобного которому я еще не слышал.

Потом я увидел ее.

Она сидела на каменном полу в тесной комнатке — иссохшая старуха, женщина, испросившая у богов вечной жизни, но не юности. Трепещущий свет лампы явил ее лицо, опавшую плоть которого бороздили глубокие, вековые морщины. Волос на голове давно не осталось, из беззубого, провалившегося рта стекала слюна[19]. Сотни дубовых листьев устилали пол. На одном из них она начертала что-то и, отложив, подняла другой. Еще лет сто назад Вергилий говорил, что так она записывает свои пророчества. Разметай ветер листья — собирать их она уже не стала бы.

Сивилла подняла глаза, тусклые, как необработанный камень, и я увидел, что они накрыты бельмом.

Но как писать, если…

То ли увидев, то ли как-то иначе ощутив мое присутствие, она подняла руку, вытянула крючковатый, с распухшими суставами палец и в следующее мгновение упала на спину и задергалась с живостью, удивительной для ее возраста. С губ ее срывались невнятные звуки, понять которые я не мог. Лишь потом, когда мы вышли из пещеры, мой проводник повторил ее слова, изложенные стихом и звучавшие примерно так:

С отцом ты встретиться пойдешь,

Хотя и нет его внизу,

Беды не жди,

Коли тот ты, кто верит[20].

Я ждал, когда же она закончит, но по прошествии некоторого времени понял, что сивилла уснула.

— И как мне быть? — обратился я к священнику, когда он изложил ее пророчество.

Вместо ответа прислужник, что встречал меня у входа, протянул глиняное блюдо, дабы я оставил плату богам за явленное мне предсказание.

Я сунул руку в subucular[21], где лежали мои деньги.

— Но я не знаю, что она сказала. Это же какая-то бессмыслица.

Что ж, у сивиллы смысл не ищут.