Он не понимает языка Пророка! Он еврей! Христианин! Возможно, китаец! Или африканец с кучерявыми волосами и тонкими косичками! Он глух и нем! Что ж, даже если я прямо сейчас скажу ему, что, дабы выбраться из Зачарованного Сада, ему достаточно просто три раза произнести имя Аллаха и коснуться указательным пальцем левой руки небольшого коричневого пятна, которое скрывает мое сердце, на моем зеленом стволе; даже тогда он не поймет – глупец, идиот, полоумный, тупица, бездарь! Братья и сестры! – Дерево обратилось ко всему саду: – Боюсь, что этот Ахмед останется здесь, пока не умрет! И какой ужасной скукой это будет для всех нас!

– Не беспокойся, о мудрое дерево! – рассмеялся Ахмед, подпрыгнув.

Он поискал коричневое пятно на стволе, нашел его и коснулся указательным пальцем левой руки, три раза произнеся имя Создателя. Затем, в тот же миг, дерево, казалось, изменило форму. Листва осыпалась, как и кора; и на месте дерева появился старик с длинными зелеными волосами, длинной зеленой бородой, зелеными глазами и зеленой кожей. Даже ногти на его ногах были зелеными, и голос его был зеленым, если можно сказать, что у голоса есть цвет, когда он сказал Ахмеду:

– Ты можешь быть глупцом, но я еще больший глупец. Ибо ты одурачил меня своим проклятым молчанием. Посмотри. – Он указал на Зачарованный Сад и на отверстие в стене из деревьев, за которым виднелся солнечный свет. – Ты разрушил чары. Дорога вон там – дорога, по которой ты должен пойти в поисках счастья! Ты показал великую храбрость, но путь все равно труден.

– Найду ли я серебряный сундук на этой дороге, волшебный сундук, величайшее сокровище на земле?

– Не уверен, – ответил старик-дерево. – Ты так далеко зашел. Ты усмирил свою гордость, свою зависть и свою ревность. Ты показал храбрость. Ты принял благословенную веру пророка Мухаммеда – да здравствует он! И… – с несколько неловким смехом добавил старик, – лично я свидетельствую о твоей мудрости и уме. Но я ничего не могу поведать тебе о серебряном сундуке. Тебе придется спросить Старика Полуночного Моря.

– Где он живет?

– Где-то там! Вот карта, которая приведет тебя к Старику Полуночного Моря, – ответил древесный человек, протягивая ему карту, нарисованную на коре, и указывая куда-то на восток.

Прежде чем Ахмед смог задать еще один вопрос, старец снова превратился в дерево – в этот раз в очень молчаливое дерево, такое же раздражающе молчаливое, каким был Багдадский Вор несколько минут назад.

И Ахмед пошел своей дорогой, переживая различные невообразимые приключения, пока наконец не встретил Старика Полуночного Моря – «Моря Смирения с Судьбой», как толкует это древняя арабская летопись.

Но, говоря о смирении с Судьбой, следует учесть, что существовала одна добродетель, которой принцу Монголии решительно не хватало.

– Я и есть моя собственная Судьба! – любил восклицать он; и, наконец, когда дело касалось принцессы Зобейды, он пытался сделать все возможное, дабы это хвастовство стало правдой.

Ибо к этому времени, путешествуя по великой Центральной Азиатской сухопутной дороге под видом мирных купцов, его отборные татарские, маньчжурские и монгольские бойцы проникали в Багдад. Они находили убежище в различных караван-сараях недалеко от дворца халифа – на случай внезапного сбора и нападения. Днем они сидели в своих базарных палатках, обменивая спелые плоды Дальнего Востока на арабистанские шелка, духи и кованую сталь; вечерами они собирались на пустынном кладбище за стенами Багдада, где Вонг К’ай, доверенный советник монгольского принца, который остался в городе, наблюдал за их упражнениями, которыми руководили краснолицые боевые капитаны в серебряных шлемах.

А шпионы, которые наблюдали за принцем Персии и принцем Индии, доносили своему господину, который сейчас направлялся к таинственному и необыкновенному острову Вак, названному так по причине потерявшейся в туманах древности – причине, о которой даже грандиозная и тяжеловесная мандаринская классика, «Книга Желтого Императора», не дает ни малейших сведений.

Принц и его свита сели на корабль на маньчжурском побережье. Прошли два дня качки, вращения и, сказать по правде, морской болезни, ибо корабль крутился в бурном серо-зеленом канале. А затем, однажды утром, солнце встало на востоке за низкими облаками, похожими на пылающую золотом лаву. Внезапно опустился легчайший туман, и с каждой минутой остров Вак все яснее проступал в зоне видимости. Он приближался и приближался, пока принц Монголии, сидевший на верхней палубе, не смог разглядеть его в деталях.

Издалека остров напоминал какую-то деликатную и изысканную живописную работу, написанную мастером-художником династии Минг. Там были очаровательные пагоды, звенящие серебряными и фарфоровыми колокольчиками, дрожащие заросли бамбука, высокие сосны; воды кружились вокруг сплетений высоких тростников; узкие реки пересекали смело изогнутые мосты. Виднелись и яркие признаки жизни: крестьянин пахал свой маленький участок земли; девушка сидела в саду и ткала парчу на станке; ученый у дома размышлял над свитком; старик нес большую связку дров; рыбак качался в своем ялике – и над всем этим распространялось ощущение безмятежности, тихого, интенсивного, никогда не утомляющего труда, разума и умеренности китайцев.

Ибо Вак колонизировали китайцы. В согласии с принципами своего народа, не мечом, а работой и тщанием, они одолели первоначальных обитателей – тунгузов. То племя вымерло. На сегодняшний день остался только один из них, Йуклюк, знахарь; говорили, что ему ведомо о какой-то секретной святыне; ему принц послал сообщение о своем приезде; и прямо сейчас этот знахарь взбирался по лестнице на корабль.

Принц Монголии, который прибыл на остров Вак в поисках редкого сокровища, издал тихий возглас отвращения, когда увидел знахаря. Ибо Йуклюк выглядел как истинный дикарь. Он был высок, худ и темнокож. Его волосы, выкрашенные хной, были тщательно уложены в форме огромного шлема и украшены рогами антилопы. С его плеч свисала великолепная накидка из перьев ястреба. Он носил на ногах скрученные медные браслеты, которые шли от лодыжек до коленей, и широкие медные браслеты на предплечьях. Его голое тело покрывали странные узоры из охры и пурпурной глины, а лицо его было татуировано наподобие дьявольской маски. Бесчисленные ожерелья из бисера колыхались вокруг его шеи. С пояса свисала огромная коллекция колдовских амулетов, которые подскакивали и гремели при каждом его жесте и движении; а с длинной палки в его правой руке свисало нечто, напоминающее высушенный кокос, но при ближайшем рассмотрении оно оказалось человеческой головой, аккуратно закопченной, законсервированной и ссохшейся после того, как были извлечены кости.

Отвратительный дикарь! Но было что-то зловещее, что-то дикое и величественное в движениях его высокого тела. И несколько секунд спустя оказалось, что, несмотря на внешность человека, внутренний человек был и проницательным, и бесстрашным.