Жан-Мари Ролан не покидал своего убежища, зато Луи Боск каждый день приезжал в Париж под видом зеленщика, неся на спине большую корзину, наполненную овощами и фруктами. Он отправлялся прямиком в тюрьму аббатства, где по-прежнему находилась Манон. Ролан ухитрялся передать ей несколько свежих цветков, которые срывал для нее на рассвете. Иногда ему удавалось повидать красавицу, но после свиданий он выходил вовсе не радостным, а все более подавленным. Зато Манон, которая со дня на день должна была предстать перед революционным трибуналом, а значит, подняться на эшафот, лучилась счастьем. Она любила, она была счастлива своей любовью, о своем старике муже она не думала вовсе, а если вспоминала, то вздыхала с облегчением. Возвращаясь в Монморанси, Боск не имел мужества рассказать, как чувствует себя Манон. Он говорил только, что все идет неплохо, но Ролан догадывался о том, что Боск скрывал от него из милосердия.

Вернувшись однажды из Парижа, натуралист заметил подозрительного человека, который бродил вокруг Скита. Охота за жирондистами стала еще ожесточеннее, и если бы Ролана обнаружили у Боска, они оба отправились бы на гильотину.

– Тебе нужно подыскать себе новое убежище, – сказал Боск Ролану. – Я отвезу тебя туда и вернусь обратно. Ты знаешь, где тебе можно некоторое время пожить?

Да, у Ролана были на этот счет кое-какие соображения. У него были надежные друзья в Руане, и на следующий день друзья покинули Скит святой Радегунды и отправились в Руан, в маленький домик на улице Урс, где жили демуазель Малорти, две старые девы, любезные и кроткие, какие встречаются только в провинции. Бой больших часов на площади, которая находилась неподалеку от их домика, раз и навсегда определял мирный ход их существования, и ни Мари, ни Луиза ни за что не захотели бы его поменять. После смерти родителей, после смерти Жанетт, их младшей сестры – единственной, которая была хорошенькой, – они жили, заботясь друг о друге и радуясь, что живут вместе. Соседи немного жалели их и, зная их безобидность, не отягощали их излишним вниманием.

Много лет тому назад, когда о Манон и речи не было, Ролан жил в Руане и был идиллически влюблен в хорошенькую Жанетт. Речь шла даже о свадьбе, но смерть унесла девушку, и Ролан очень горевал. Он уехал из Руана, но всю свою жизнь продолжал дружить с сестрами Малорти. О них он и подумал в минуту смертельной опасности, будучи уверен, что они не откажут ему в приюте.

Дверь сестер и впрямь широко распахнулась перед ним, но он счел необходимым предупредить, чем они рискуют, укрывая у себя приговоренного к смерти.

Мари ответила ему:

– Отказать вам в гостеприимстве означало бы отказаться от воспоминаний, а воспоминания о вас – одни из самых дорогих. В нашем возрасте нам терять особенно нечего.

И Луи Боск уехал один.

Но и в этом гостеприимном доме Ролан мучился и страдал. Одна-единственная мысль терзала его: Манон забыла его, она думает о другом. Эта мысль преследовала его, раздирала ему сердце, а благородная Манон в записках, которые изредка передавала ему с Боском, и не думала скрывать своих чувств. Демуазель Малорти часто слышали, как их постоялец расхаживает ночью по комнате туда и обратно и порой даже стонет, если душевная боль становилась и вовсе невыносимой.

Настал день, когда он готов был на все, лишь бы избавиться от ненавистного соперника, и тогда он написал записку, которая, попадись она на глаза революционному трибуналу, отправила бы красавца Франсуа прямиком на эшафот. Мечта о смерти соперника была так сладка Ролану, что он поделился ею с Боском. Натуралист пришел в ужас и предупредил мадам Ролан. Через несколько дней он принес Ролану письмо от жены. Она просила, она требовала, чтобы записка была немедленно сожжена.

Как ни сильна была ненависть Ролана, власть жены над ним была еще сильнее, он не мог ей отказать и сжег записку. Теперь Ролан стал мечтать о самоубийстве. Его смерть освободила бы Манон, и она, если бы сумела встретиться с Бюзо, могла бы с ним наконец соединиться…

Так прошло пять месяцев. А утром 10 ноября ужасная весть потревожила тишину улицы Урс: позавчера госпожа Ролан умерла на эшафоте, достойно и мужественно встретив смерть. Она сначала спокойно взглянула на гильотину, а потом на статую Свободы, воздвигнутую на площади.

– Свобода! – вздохнула она. – Сколько преступлений совершается во имя тебя!

Но ее душа была свободна, и она готова была соединиться с человеком, которого полюбила.

Ролан понял, что и его час пробил. Он сказал об этом своим хозяйкам и добавил, что теперь его уже ничто не остановит. Ему напомнили, что у него есть дочь, что она в нем нуждается. Он не согласился с этими доводами. Если он попадет в руки палачей так же, как Манон, Эвдора не сможет ничего унаследовать, так как он будет объявлен преступником. Но он не хочет доставлять никому неприятностей и поэтому уедет из Руана, как только приведет свои дела в порядок.

Что тут скажешь? Что ответишь человеку, для которого смерть стала счастьем? Со слезами на глазах сестры наблюдали, как Ролан сжигает свои бумаги, пишет письмо и кладет его в карман, надевает пальто, берет шляпу и тяжелую трость, с которой не расставался. Трость, в которой был спрятан нож. И вот он уходит за порог их дома.

Демуазель Малорти смотрят ему вслед. А он уходит в ночь под струями холодного осеннего дождя. Но что до дождя тому, кто идет умирать?

Не один час шагал под дождем Ролан, уходя как можно дальше от Руана. В трех с половиной лье от города находится деревня Ла Ланд, он миновал ее и вышел за околицу. Было десять часов вечера. Вокруг ни души. Ролан увидел поблизости небольшой лесок, направился к нему по тропинке, зашел под деревья. Ветер задувал все сильнее. Ролан щелкнул, и из трости выскочил нож.

На следующий день утром в лесу нашли его тело, он нанес себе два удара ножом в левый бок. В кармане лежало письмо.

«Кто бы ни был нашедший меня здесь, окажи уважение моим останкам. Они принадлежат человеку, который умер, как жил, добродетельно и честно. Придет день – вполне возможно, он настанет скоро, – и тебе тоже захочется принять подобное страшное решение. Дождись этого дня, и тогда ты все поймешь, ты даже признаешь правомерность такого решения. Надеюсь, что моя родина пресытится наконец преступлениями и вновь вернется к человечности и заботе о своих гражданах. Ж-М. Ролан».

Внизу была приписка: «Не страх, а негодование. Я покинул свое убежище, когда узнал, что убили мою жену. Я не хочу оставаться на земле, покрытой преступлениями».

Бедный Ролан пытался, хоть очень неловко, завесить покрывалом патриотизма свою такую понятную, такую незамысловатую и такую невыносимую любовную муку.

Он не знал, что очень скоро встретится со своим соперником в ином мире.

В июне 1794 года Бюзо, укрывшийся вместе с Петионом в Сент-Эмильоне после поражения под Верноном их освободительной армии, узнал о гибели Манон. Он долго плакал.

– Ее больше нет среди нас. Злодеи ее убили!