пленено люциферическими существами. Теперь начиналось освобождение: «Сердце его, разогретое всем, бывшим с ним, стало медленно плавиться: ледяной сердечный комок – стал-таки сердцем; прежде билось оно неосмысленно; теперь оно билось со смыслом; и бились в нём чувства; эти чувства нечаянно дрогнули; сотрясения эти теперь – потрясли, перевернули всю душу» (321).

Воспоминания Николая Аполлоновича о детстве разъясняют и значение такой несоответствующей его остальному облику черты внешности, как «светом стоящие волосы», и ещё более странного уточнения: «трудно было встретить волосы такого оттенка у взрослого человека; часто встречается этот редкий для взрослых оттенок у крестьянских младенцев…» (41). Вот она, сущность Николая Аполлоновича – в его волосах, он и сам «понял: он – малый ребенок» (322). «Надо было всё, всё – отрясти, позабыть, надо было – всему, всему – опять научиться, как учатся в детстве…» (322). Обращение героя к воспоминаниям означает переход к переживанию им своего «Я», освободившегося от астрального тела.

Следующее событие, встреча Аблеухова с Печальным и Длинным, неназванным Христом («Будто кто-то печальный, кого Николай Аполлонович ещё ни разу не видывал, вкруг души его очертил благой проницающий круг и вступил в его душу… раздалось что-то, бывшее в душе его сжатым…»; 323), – показывает, что произошло соединение «Я» с Божественным, с Духом, так как «подлинная сущность “Я” независима от всего внешнего… Ничто внешнее не имеет доступа к той части человеческой души, которая имеется здесь в виду. Здесь – “сокровенная святыня” души. Только существо, с которым душа однородна, может проникнуть сюда… “Я”…одинакового рода и существа с Божественным»[123].

После пребывания в высших областях духовного мира, куда и уносится «Я» для соединения с Божественным, становится возможным начало новой жизни в физическом мире. Но если человек в предыдущей жизни причинил кому-нибудь страдание, в будущей ему предстоит это страдание искупить. Роль искупительных для Аблеухова играют в романе события в доме Лихутиных.

Главка, в которой Лихутин полунасильственно вводит Николая Аполлоновича в свою квартиру, называется «Тьма кромешная», что вновь напоминает об адских муках. В доме Лихутиных Аблеухову-младшему приходится пережить тот же страх насильственной смерти, какой по его вине испытал его отец. Страдания Николая Аполлоновича происходят как бы на глазах у отца (во всяком случае, сенатор чувствует их) и прекращаются, когда он прощает сына: «Он не ведает, что творит…» (380). Тем, что эти же слова сам Аблеухов-младший бросает Лихутину: «Вы не ведали, что творили…» (378), подчеркивается зеркальная повторяемость ситуаций, а осознание сенаторским сыном того, что причина всего с ним произошедшего лежит в нём самом: «Почему же не было примиренного голоса: “Ты страдал за меня”? Потому что он ни за кого не страдал: пострадал за себя… так сказать, расхлебывал им самим заваренную кашу из безобразных событий» (378), – не оставляет сомнений в том, что объяснение с Лихутиным для Николая Аполлоновича становится способом очищения, искупления грехов.

Путь Николая Аполлоновича к возрождению проходит, таким образом, через трехкратное переживание смерти, каждому из которых соответствует пребывание в одной из областей сверхчувственного мира. Вот почему в романе говорится об Аблеухове-младшем как о мертвеце и вот почему в Эпилоге он так тщательно изучает «Книгу мертвых» в Египте: прийти к человеку в себе невозможно без смерти. Переживший смерть, то есть проникший в самые отдаленные области сверхчувственного мира, получает возможность начать всё сначала: возврат из духовного в чувственный мир сравним с началом новой жизни.

Итак, в соответствии с романом, первое состояние, свидетельствующее о начале пути к возрождению, – любовь как отречение от эгоизма; цель, к которой стремится жаждущий преображения, – это соединение с божественным, а для того чтобы пройти расстояние, лежащее между ними, необходимо вернуться к детскому восприятию мира.

Названные понятия: Бог, любовь, детство – важнейшие в антропософии. И они же – важнейшие в христианстве. В том, что в «Петербурге» путь к Богу идет через любовь, можно видеть подтверждение высказанной в «Серебряном голубе» мысли: «в любви – путь… в ней утверждение истины» (69), которая происходит от слов, приписываемых в Евангелии Иисусу Христу: «Я есмь путь, и истина, и жизнь». В соответствии со словами Евангелия «Если не будете как дети, не сможете войти в Царство Небесное», в едином «образе… детства» сливаются любовь и Бог для Софьи Петровны, а встрече с Печальным и Длинным Николая Аполлоновича предшествуют детские воспоминания и осознание необходимости «всему, всему – опять научиться, как учатся в детстве…» (322).

Так воплотилось в романе стремление А. Белого подчеркнуть, что основа антропософии – христианство и постижение антропософских истин есть в то же время действительное познание Христа и единственный способ преображения человека, приведения его к качественно новому состоянию.

Но описанный в романе как путь к преображению путь душевных катастроф мало кто способен выдержать. То, что двое из четверых героев не справились с потрясениями, указывает на большую степень опасности, которой подвергается человек, вступая в сверхчувственные миры без специальной подготовки. Поэтому А. Белый, всё больше убеждавшийся в истинности учения Рудольфа Штайнера, в завершающем трилогию произведении романе «Котик Летаев» рассказывает о тех упражнениях, с помощью которых можно прийти к самопознанию и ясновидению.

«Котик Летаев»

Задача, которую ставил перед собой А. Белый, приступая к работе над третьим романом, была «ответить себе: “как ты стал таким, какой ты есть”… показать, как ядро человека естественно развивается из себя и само из себя приходит… к… духовной науке, потому что духовная наука и христианство… ныне синонимы…» для писателя[124].

Однако «Котик Летаев», будучи «откровенно антропософским произведением», остается произведением символиcтским. События, составляющие содержание романа, предполагают несколько интерпретаций. Во-первых, здесь показано мировосприятие ребенка от первых мигов его жизни (с момента вхождения сознания в тело и даже немножко раньше) до 5 лет. Словно поясняя слова Николая Аполлоновича о том, что «надо было – всему, всему – опять научиться, как учатся в детстве», роман детально изображает детское восприятие мира, которое, согласно Евангелиям, дает возможность попасть в Царство Небесное, или, в терминах антропософии, в духовный мир. Во-вторых, поскольку с антропософской точки зрения развитие человека проходит через те же стадии, что развитие человечества, в истории жизни Котика Летаева можно выделить основные этапы, из которых состоит мировой природный процесс. А так как, согласно Штайнеру, человек в настоящее время из пассивного объекта способен превратиться в активного участника этого процесса и сознательно действовать в сверхчувственных мирах, если будет выполнять специальные упражнения, то третьим смыслом романа «Котик Летаев» можно считать информацию об этих упражнениях.

Идея принадлежности человека не только к