было и то, что перед диспансером ставилась задача изучения условий труда и устранение факторов, влияющих на заболеваемость. Советское правительство призывало врача к такому изучению и готово было при обнаружении вредных моментов всеми мерами содействовать устранению этих вредностей.

Под руководством Л. М. Розенштейна сотрудники Государственного диспансера дали ряд научных работ по изучению начальных форм психических болезней, разрабатывали методы лечения начальных форм, реактивных пограничных состояний; здесь получили большое развитие психотерапия, физиотерапия, был организован отдел детской психиатрии, отдел по исправлению речи и т. п.

Но, наряду с этим, вместо выявления действительной заболеваемости здесь стали регистрировать так называемую «патологическую пораженность» (Богословский), т. е. все уклонения от «нормы», даже если эти уклонения не влияли на функциональные отправления организма и на трудоспособность больного и, вместо того, чтобы из массы обследуемых выделить действительно больных (а не мнимых), объявили больными всех, у кого была установлена хотя бы малейшая «патологическая пораженность». Такой подход привел к грубым ошибкам и неправильно ориентировал органы здравоохранения (в практической психиатрии прежде всего было расширено понятие шизофрении).

Л. М. Розенштейн на совещании 1925 г. говорил, что «диспансеризация… является своего рода учраспредом не только лечебной и профилактической врачебной помощи, но и социальной…

Мы будем стремиться на основании научных данных и имеющихся средств выяснить, какому количеству здорового населения мы должны дать диференцированные виды той или иной формы помощи для предохранения от заболевания… Диспансер должен подметить деформацию характера под влиянием профессии. Большинство производств и бытовых условий не только вредно отзывается на физическом состоянии рабочего, но имеет сильное влияние на нервно-психическую сферу: утомление, напряжение внимания, опасность травмы, шум, стук и т. д.».

Эти ошибочные установки вели к тому, что «обследование» диспансером рабочих фабрики Электролампа обнаружило, например, «нервно- психические заболевания» у 54 % рабочих; на Трехгорной мануфактуре не обнаружило «уклонений от нормы» лишь 53,6 % рабочих; среди педагогов было 76 % «нервных» (из них 26 % нуждались в помощи); среди продавцов гастрономических магазинов было 75,9 % с «психо-невротическими показателями»; среди медицинских работников — 71,8 % и т. д.[100].

Забывалось замечательное мнение о врачебной опеке над здоровыми К. Маркса[101], о котором всегда следует помнить нашим психогигиенистам: «Человеческое тело от природы смертно. Болезни поэтому неизбежны. Почему, однако, человек обращается к врачу только тогда, когда он заболевает, а не когда он здоров? Потому, что не только болезнь, но и самый врач есть уже зло. Постоянная врачебная опека превратила бы жизнь в зло, а человеческое тело — в объект лечения со стороны медицинских коллегий. Разве не желательней смерть, нежели жизнь, состоящая только из мер предупреждения против смерти?».

Однако неправильным было лишь чрезмерное расширение задач диспансера, самое же учреждение Государственного диспансера было весьма важным положительным явлением потому, что по примеру этого диспансера начали появляться такие же учреждения по всему СССР. В Москве уже с 1924 г. районным психиатрам были предоставлены отдельные кабинеты при общих диспансерах, и к концу 1928 г. работало уже 15 таких кабинетов, заменивших амбулаторные приемы на дому у районных психиатров, на которых до того принимали только хроников, состоявших на городском попечении (городской патронаж). Теперь в этих кабинетах имелось уже 15 сестер, помогавших при амбулаторном приеме больных, 15 сестер социальной помощи для посещения больных на дому и 17 санитаров[102]. За 1927 г. больными было сделано в эти амбулатории 24 052 посещения, из них 4 580 первично заболевшими, причем по примеру Государственного диспансера принимали также и больных с пограничными формами; одновременно осуществлялись и районные лечебно-учетные функции.

К 1925 г. были организованы диспансеры в Вятке, Воронеже и Уфе. Большого внимания (как наиболее правильно понимавший свои практические функции) заслуживал Вятский диспансер, организованный Л. К. Громозовой[103]. Здесь работа велась исключительно среди фабрично-заводского населения итак же, как в Москве, изучались условия труда и быта и состояние невро-психической сферы лиц, работающих на предприятиях. Обследования были поставлены широко.

Лозунгом диспансера было: «Здоровый радостный быт, здоровый труд».

Для тяжелых форм эмотивности, которые были установлены лишь у 4–6 % всех рабочих, сразу же намечалось устройство ночного санатория[104]. Л. К. Громозова одновременно с заведыванием диспансером работала старшим врачом Вятской больницы с самого начала революции, в 1924 г. она организовала колонию в имении «Раковка» и при ней полупатронаж в деревне Ганино; проектировалось и устройство отделения психиатрической больницы близ Уржума на 50 коек[105]. Таким образом, Л. К. Громозова уделяла большое внимание и стационарным учреждениям; диспансер в Вятке не был оторван от стационаров, что было в первое время явным дефектом Московского диспансера. Громозовскую организацию дела надо было признать образцовой.

Для диспансерной организации, для учета всех больных было также важно, что в 1926 г. при производстве всероссийской переписи населения в переписные листы внесен был вопрос о психическом здоровье и таким образом были получены сведения об общем числе психически больных в республике. Само собой разумеется, что при общей переписи, совершаемой без участия психиатров, как и всегда, среди психически больных отмечались только неработоспособные хроники с вполне выраженным психическим заболеванием, поэтому при переписи 1926 г. оказалось, что число зарегистрированных выраженных дефектных психически больных по сравнению с 1897 г. в городах и сельских местностях возросло. Мы полагаем, что это возрастание зарегистрированного переписью числа больных объяснялось повышением культурного уровня деревенского населения и выявлением большей потребности в общественной заботе о психически больных в 1926 г.; возросло не число психически больных, а обращаемость за больничной помощью.

Нельзя не упомянуть и о попытке начать на основании общей переписи населения учет всех больных губернии, произведенный Нижегородским губздравотделом в 1928 г. по инициативе проф. А. И. Писнячевского[106], причем, по крайней мере по Нижнему-Новгороду, была сделана попытка учесть и невротиков. Листки общей переписи, в которых имелась пометка о психическом заболевании переписываемого, были скопированы; этот материал был дополнен данными невро-психиатрических стационаров, амбулаторий и диспансеров и анкетами по врачебным участкам. Таким образом, получились данные о всех психически больных в губернии с соответствующими адресами.

К сожалению, нигде, кроме Нижегородской губернии, подобной попытки полного учета всех психически больных не делалось, да и в Нижнем-Новгороде дело не было доведено до конца.

На совещании 1925 г. были сделаны также доклады о состоянии больничной психиатрической помощи на всей территории СССР. Эти доклады показали, что больничная помощь во всех отношениях приходила в порядок.

Отчет о состоянии психиатрической помощи в РСФСР сделал Л. А. Прозоров. По всей РСФСР в 1924 г. имелось 80 психиатрических учреждений с 14 000 штатных коек, причем на госснабжении было 15 больниц с 4 015 койками, остальные содержались на местные средства. К 1 января