– Пропавший… – эхом откликнулась Александра.

– Ну, вот видите, значит, по крайней мере, один гобелен-то был украден из запасников!

– Кем? Вашим другом?

Павел откашлялся.

– Могло быть куда хуже… – потускневшим голосом произнес он. – Гобелен могли украсть после визита Игоря. Но свалить все захотели на него. Отпираться ему было бы сложно: вы сами мне рассказали историю о том, что девушка имела глупость абсолютно ему довериться и позволить непозволительное. Конечно, после этого на кого и валить, как не на него?

– Если ваш друг ничего не брал, он должен был просто выставить этих шантажистов, спустить их с лестницы, вместо того чтобы стреляться! – отрезала Александра. – Я слишком давно вращаюсь в мире антикваров, скупщиков и перекупщиков всякого рода старья, чтобы поверить, что занимавшийся этим мужчина в цвете лет может быть нервным, как юная барышня! Тем более у него было оружие. Он мог просто пригрозить…

– Возможно, он и вытащил пистолет, чтобы пригрозить этим двоим, – хладнокровно возразил Павел. – Меня смущало, зачем он им открыл, если был невиновен в краже и не боялся шантажа. Но раз у него был роман с этой девицей, прятаться от нее за дверью было бы непорядочно… И просто глупо! Итак, если он вытащил пистолет, чтобы спровадить их, девица или ее спутник могли внезапно этим воспользоваться. Их было двое, Игорь один. Они могли пристрелить его в упор, вырвав оружие. Записки при этих обстоятельствах, конечно, быть не могло. После этого они сбежали. Все подозрения в пинской краже из музея, в случае ее обнаружения, должны были лечь на Игоря! Или я не прав?

Александра лихорадочно обдумывала его слова. «Да, сходится… Игорь, при этих обстоятельствах, – идеальная кандидатура для того, чтобы посмертно обвинить его в краже. Мертвого обвинять всего удобнее. Тем более нет записки… Эти двое ускользнули, как тени, их никто не видел. Он имел возможность совершить кражу. Девушку он обманул – отношение к нему будет предвзятое у всех!»

– Вы правы… – Ее голос слегка сел, не то от волнения, не то от дыма, сизой волной тянущегося в воздухе. – Правы. Его могут теперь обвинить во всем, и он не оправдается. Скажите, но ведь среди его вещей не нашли этого гобелена?

– Я был у Ольги после его смерти. Она не говорила мне ни о каком гобелене. В принципе он их никогда и не приобретал, больше интересовался живописью и фарфором. Ну, еще керамикой.

– А фотографии? Вы навели справки, как я просила?

В трубке повисла пауза. Медленно, словно неохотно, Павел признался:

– Нам и тут не повезло. Никаких снимков из Пинска нет.

– То есть? Он же снимал?!

– В том-то и дело… Это и подозрительно! Он снимал, и потому девицу уволили, как вы говорите. Стало быть, снимки должны существовать. Но Ольга, вдова, говорит, что их нет. На карте памяти фотоаппарата не сохранилось ни единой фотографии из поездки. Ни одной! А Игорь обычно снимал очень много. Какой-нибудь паршивенький изразец – раз десять, в разных ракурсах. А тут – ничего. Ни Минска. Ни Пинска. Ни наших единорогов.

Александру уложили в дальней комнате, крошечной, почти пустой, где стояла только старая железная кровать с шишечками на спинке да красовались составленные один на другой три древних сундука с треснувшими боками. Сундуки были накрыты сверху желтой кисеей.

– Это все бабкино приданое, – улыбнулась Марьяна, энергично взбивая две огромные подушки. – О, там есть такое старье, хоть в музей… Наташа когда-то смотрела, говорила, что могут и взять, если предложить. Она разбиралась в этом… Если бабку завтра попросим, она и вам все покажет. Ей будет приятно…

– Обязательно попросим, – испытывая некоторую неловкость, Александра остановила старавшуюся хозяйку: – Все очень хорошо, мне достаточно одной подушки… Я отлично высплюсь у вас. Можно только открыть окошко?

Воздух в комнатке был стылый, нежилой. Здесь пахло залежавшимся тряпьем, нафталином и гвоздичным маслом, которым в деревне промазывают изнутри сундуки и кровати – от клопов и моли.

– Вас комары сожрут! – предупредила Марьяна. – В тех комнатах мы на ночь фумигаторы включаем, а тут и розетки ни одной нет, только лампочка.

– Я потерплю!

– Тогда ладно, как хотите…

Подойдя к маленькому окошку, женщина с трудом раскачала в раме набухшую форточку, которая и представляла собой окно. Судя по его высокому, под самым потолком расположению, комната изначально предназначалась под кладовку.

Пожелав гостье спокойной ночи, Марьяна ушла, закрыв за собой дверь. Александра присела на постель, высокую, пышную, застланную пожелтевшим от многочисленных стирок бельем. Прошедший день показался ей бесконечным и принес столько впечатлений, что женщина никак не могла от них отрешиться. Вскоре над ее виском тоскливо зазвенел комар. Она поспешила раздеться и легла, выключив свет.

Темнота была угольно-черной, бездонной, какой она бывает только в деревне. В приоткрытое окошко слышался далекий лай собаки, размеренный, как щелканье маятника. Александра до подбородка укрылась тяжелым ватным одеялом, слегка пахнущим погребом. Уже засыпая, покоряясь убаюкивающему ритму далекого лая, она с недоумением спросила себя, как оказалась здесь, в самом сердце Полесья, о котором позавчера и думать не думала, в самой сердцевине спутанной истории, которая становилась все более зловещей?

«Так это всегда и начинается, – сонно ответила она себе самой. – Будто незаметно засыпаешь, и реальность вдруг отступает, далеко-далеко… А сон становится реальностью!»

Марьяна разбудила ее чуть не на рассвете – едва шел седьмой час. Художница спросонья не сразу поняла, где находится, и ошеломленно обводила взглядом каморку с неровными стенами, замазанными серой побелкой.

– Вставайте же, вы хотели пораньше в Пинск вернуться! Электрички уже идут! А если поторопитесь, вас мой муж отвезет, ему все равно на работу ехать…

– Да-да… – Александра торопливо села, пригладила разлохматившиеся короткие волосы. Злоупотреблять гостеприимством этих людей было неудобно. – Только я доеду и сама, не надо затрудняться.

– Сами? – протянула молодая женщина. – Ну, как хотите. Вообще, он, конечно, в Дятловичи едет, ему круг давать ни к чему.

– В Дятловичи? – повторила Александра. Ей разом вспомнилось все услышанное вчера. Особенно ясно, как наяву, она слышала голос Павла, повторявший под конец их разговора: «Бросьте все и возвращайтесь! Вы ничего там не найдете!»

– В Дятловичи… – Художница встала. Маленькая, она была рослой Марьяне по плечо. – Если это возможно, я бы хотела туда попасть!

– Да что там делать?! – искренне изумилась Марьяна, широко раскрыв черные глаза. Ее смуглое лицо порозовело. – Там же не на что смотреть… Есть, правда, старинный мужской монастырь, но он давным-давно заброшен…

– Взгляну хоть на монастырь! – не сдавалась Александра. – Через минуту я буду одета!