каждый шаг ведьмочка опиралась на ближайшее дерево и бранилась на чем свет стоит, поминала Сеншеса, Холеру, Тиф, Проказу, Чуму, Оспу и прочих его дражайших жен и дочерей.

Мор понуро трусил следом — маленькой мяучащей тенью. То и дело он пыхтел и попытался подрасти, но только зазря тужился. “Не пожрет — не вырастет”, — вздохнула Малунья, глядя на безуспешные попытки кота раздуться хотя бы до размеров лошади. Но скоро силы Мора совсем иссякали, и едва став “собакой”, он сдувался как шарик, возвращаясь к размерам обычного, пусть и чересчур откормленного, котяры.

— Малунья, — позвал ее Игриш, когда им ненадолго пришлось задержаться.

— Ну чего? — без большой охоты отозвалась ведьмочка, отдирая край юбки от колючего куста.

— Я хотел спросить… — проговорил мальчик, пытаясь помочь ей справиться с юбкой. — Ты давно знаешь Маришку?

— Эту твою загадочную сестрицу? Да давненько уж. Третий год поди. Часто встречались на шабашах и сходках. Она всегда была очень веселая. Даже и подумать не могла, что она поднимется так… высоко.

— Не думал, что она станет ведьмой?

— Слушай, это ее дело — становится ведьмой или оставаться в ведуньях! Я в ее делишки не влезаю, да и подругой твою сестрицу не считаю. Просто попросила о помощи, и все. А ты чего, соскучился? Надоело с одноглазым грязь месить, снова захотел поглядеть на звезды?

Она хмыкнула, расправила юбку и зашагала дальше, высоко задирая ноги.

— А ты?.. — спросил Игриш через некоторое время.

— Что я? — Малунья хлюпнула носом. — Мне только дай метлу или те сапоги, я мигом под небеса умчусь. Там, в небесах… хорошо. А если шубку надеть, то даже тепло. Спокойно, свежо. Красиво. И никого вокруг.

Она примолкла, вслушиваясь в шорохи. Но они ей ничего не ответили. Согласились.

— Иной раз напросишься с девочками на коврике покататься, — продолжала ведьмочка. — Поднимешься повыше, над облаками. Встанешь в полный рост, расправишь руки и… Нет, это надо попробовать, так не объяснишь. А иной раз, когда настроение есть, можно и… побаловаться, — она захихикала.

Игриш сглотнул и не стал продолжать разговор. Поглядел на небо, но звезды скрывали мохнатые кроны. Они шли дальше, и каждый перебирал собственный пучок мыслей.

* * *

Солнце встало и разглядывало троицу сквозь размашистую хвою, навязчиво поблескивая тысячью росинок под ногами. Они шли всю ночь, отгоняя прочь мошкару и мысли об отдыхе, стараясь убраться подальше от пристанища колядников. Стоило им только приблизиться к дороге, как до них донеслись пугающие звуки. Бряцало оружие, раздавались голоса и грохотали копыта, загоняя Игриша с Малуньей в овраги, дабы не попасться никому на глаза. Силуэты между деревьями кавалькадой проносились мимо.

Десятки, а то и сотни всадников, вооруженных до зубов. Хуже того — всадники двигались в ту же сторону, куда направлялись и Игриш с Малуньей.

Спутники прибавили шагу, рассчитывая выйти к избе Хель до темноты.

В сумерках они увидели зарево.

* * *

Дым был повсюду, поволока проглотила лес насколько хватало глаз. Страшно хотелось кашлять, глаза ужасно чесались и лезли из орбит.

Игриш пытался увести Малунью, но та упрямо шагала вперед, игнорируя его увещевания. Он хватал ее за руки и вставал на пути, но ведьмочка вырывалась и все быстрее неслась к тому месту, откуда валил дым.

Огонь еще полыхал, когда они добрались до черной полосы частокола. Ворота были снесены напрочь — они валялись внутри двора вместе с несколькими выбитыми кольями. Игришу не хотелось соваться дальше, но Малунья сломя голову побежала к избе. Вернее, к тому что от нее осталось.

Сквозь зияющую дыру было видно все: от обуглившихся стен избы, утыканных стрелами, до пары темных силуэтов, раскиданных по земле, которые могли быть только бездыханными телами. У Игриша екнуло сердце, когда он приближался к вонючему, обуглившегося трупу. У мертвеца еще сохранились остатки кольчуги, вплавленной в почерневшую плоть. Еще один труп лежал ближе к крыльцу — нечто продырявило в его груди дыру размером с кулак. От амбара и конюшни осталось куда больше, чем от избы, но и они дымили вовсю, угрожая разгореться вновь. Внутри живых точно не было.

Малунья застыла посреди двора, быстро моргая мокрыми раскрасневшимися глазами. Ее до крови искусанные губы что-то неслышно шептали.

Игриш в очередной раз схватил ведьмочку за локоть, на что тут же получил сильный толчок в грудь. Малунья очнулась от оцепенения и молчаливым дрожащим столбиком двинулась к еще целым дверям догорающей избы, в окошках и меж поленьев которой ревело пламя.

Еще шаг и ведьмочка бы дернула за кольцо, раскаленное добела, но Игриш обхватил ее за талию и потащил прочь. Малунья взревела не своим голосом, ударила мальчика локтем в лоб, взбрыкнула — и они оба повалились на землю, подняв пепел до крыши. Схватка с ведьмочкой заняла считанные удары сердца, когда крыша погибающей избы рухнула внутрь, заставив обоих оставить бессмысленную борьбу. Тогда Малунья всхлипнула и сама схватила мальчика за руку.

Из окон вырывались языки пламени, засыпая обоих углями, обволакивая жаром и дождем из пепла.

Завороженная Малунья не могла оторваться от огнедышащих глаз, полыхающим им вслед, когда две пары рук, чуждые всякой жалости, схватили Игриша с Малуньей и потащили в лес. Они не сопротивлялись.

Глава 11

Свечей и вправду натаскали немало. Большая их часть занимала пол вокруг гроба; по две, а то и по три воткнули чуть ли ни при каждом образе иконостаса. Однако светлей от них не стало ничуть: темнота только плотнее сгустилась под потолком и по углам притвора, а старинные, потрескавшиеся лики святых и смелых нахмурились еще сильней. Пока одноглазый приближался к аналою, где застыл с книгой отец Кондрат, их суровые глаза не отставали от него ни на шаг, а пальцы, сложенные Пламенным знаком, казалось, скребли щербатые доски, словно пытаясь вырваться наружу. Каурай поежился — и в эдакой компании ему предстояло дожидаться, пока петухи не решат продрать глотку.

— Ты что храм спалить решил, бес? — поднял на него заплывшие глаза Кондрат, прервав молитву. — На что столько свечей?

— Нечистого отпугивать, отче.

— Единственный нечистый в моем храме — это ты да это ведьмино отродье!

Пропустив ворчание отца Кондрата мимо ушей, Каурай подошел к гробу и поглядел на недвижимое тело, которое ему предстояло хранить как зеницу ока. Поборов внезапное желание приподнять саван, он присел на корточки и спустил с плеч саблю, что не укрылось от бдительного глаза отца Кондрата:

— Ты что ополоумел? Кто тебе позволил заходить в храм Спасителя вооруженным до зубов?!

— Читайте,