Сделанное Хетом движение поставило его в известность о множестве других ссадин и царапин, которые он недавно заработал. Особенно сильно болели ребра справа, и он, подняв рубашку, обнаружил там большую кровавую ссадину. Хет настороженно взглянул на Илин.

— Меня еще никогда не избивали так, как эти Хранители.

— Это были ликторы, которых привели Сеул и другие. Они говорят, что посчитали тебя за одного из разбойников. — Под ее глазами залегли глубокие тени усталости, а ее самодельная шапочка все время развязывалась. — Мне Ужасно жаль.

Трудно было сказать, действительно ли она сожалеет или нет. Теперь у нее было снова прежнее каменное выражение лица. Хет заметил, что нож у него отобрали, а во всем помещении нет ничего, что бы он мог использовать как оружие. Затем до него дошло, что сказала Илин, и он спросил:

— Сеул здесь? Ведь мы считали его погибшим!

— Да, его сбросило взрывом с платформы, а бандиты приняли его за мертвого. Ему удалось вернуться назад до дороги и добраться до города. Он-то и привел остальных. — Она отвернулась и стала рыться в клеенчатом мешке, откуда вытащила обмазанную варом кожаную фляжку. — Ну-ка, глотни этого.

Хет принял фляжку, понюхал, а затем сделал осторожный глоток. Питье было тепловатое, но в нем не чувствовалось привкуса опия или каких-либо эссенций, которые могли подавить его способность сопротивляться при допросе. Питье напомнило, что его желудок почти пуст, хотя в данной ситуации это было, пожалуй, даже хорошо.

Илин серьезно глядела на него. Он осторожно провел пальцами по лицу, обнаружил огромную шишку на скуле и тут же стал прикидывать, каким образом лучше выбраться из этой истории.

— Илин, в чем, собственно, дело? Я знаю, что у тебя есть та драгоценность. Но ведь ценнейшие редкости есть и в других домах верхних ярусов. Мне же ничего не известно такого, что может причинить тебе вред.

На лице Илин мелькнуло странное выражение, смысл которого Хет понять не сумел. Она заткнула фляжку пробкой и отложила в сторону.

— Когда ты сказал, будто ожидаешь, что я убью тебя, потому что я Хранитель, ты ведь не преувеличивал?

Он не был уверен в том, что она хочет сказать, а потому ответил честно:

— Нет, не преувеличивал.

Что-то мелькнуло в ее глазах, но она сказала с таким видом, будто все это ей давно надоело:

— Никто не собирается тебя убивать, или передавать в руки торговых инспекторов, или еще как-то причинять тебе вред. Мой Учитель желает всего лишь поговорить с тобой.

Все сказанное не слишком утешало, но все же объясняло, почему Хета сразу не лишили его жалкой жизни.

— О чем поговорить?

— Разумеется, о реликвии. О чем же еще? Ты же обращался с нею так, будто это открытие века.

— Ах, это…

Ну, если не века, так, во всяком случае, последнего десятилетия. Это уж точно, особенно для ученых, занимающихся историей в Академии. Если, конечно, они когда-нибудь услышат об этой редкости. Хет автоматически отверг все заверения Илин. Если она не смогла даже остановить ликторов, избивавших его, то как же сможет она остановить своего Учителя, когда тот решит устранить Хета по миновании надобности в нем? «Тут уж ничего не попишешь», — подумал Хет.

Тень закрыла свет, падавший снаружи, когда кто-то вошел в главный зал Останца. Когда эта фигура приблизилась к Хету, мускулы того напружинились сами собой. Кайтен Сеул даже не позаботился скрыть лицо под чадрой, поскольку, по его мнению, это было место, где, кроме ликторов и других Хранителей, не было никого, кто бы заслуживал внимания. Одет он был не как Хранитель — на белую одежду оказался накинут коричневый бурнус, но на поясе висела боль-палка. Сеул сказал:

— Илин, я же велел тебе не приближаться к нему.

— Поздновато говорить об этом, Кайтен, — ответила Илин, не поднимая глаз.

Сеул быстро глянул на нее, а Хет поморщился: ему жуть как хотелось хорошенько стукнуть Илин ее тупой башкой о ближайшую стену зала. Он подумал: а знает ли Илин о том, какое наказание полагается за изнасилование патрицианки, или о том, что ее чересчур заботливые родичи могут не поверить, когда она скажет им, что ничего такого с ней не произошло? Скорее всего она просто не умеет лгать, а потому и не знает, что правде можно не поверить. Ей это просто не приходило в голову.

— Он спас мне жизнь, — продолжала она, ничего не замечая. — Я же тебе говорила.

Хранитель явно остался недоволен тем, что она защищает Хета. Крису показалось, что нет смысла вести себя как трус, которым он себя ощущал, а потому он улыбнулся Сеулу и спросил:

— Ревнуешь?

Явно, удовольствия от этого Сеул не получил. Он сделал знак ликторам, которые ждали в другом конце комнаты, и они тут же подошли и встали рядом.

— Сейчас Он с тобой будет говорить, так что прикуси свой поганый язык.

Хет подумал, что Сеул хотел бы дать совершенно противоположный совет, чтобы иметь повод снова избить его до полусмерти.

Хет поднялся, и в глазах у него тут же все потемнело. Потом мгла постепенно ушла. Сеул наблюдал его слабость с легкой кривой улыбкой на тонких, крепко сжатых губах. Затем он направился к выходу. В окружении двоих ликторов Хет последовал за ним без всяких возражений. Он заметил, что Илин хромает гораздо меньше.

Снаружи лучи солнца горели на основании Останца слишком ярко, они зажигали огни в темном камне, придавая ему цвет расплавленного золота. На раскаленном синем небе не было ни единого облачка.

Там стояли еще ликторы, их капюшоны были надвинуты на глаза, защищая зрение от ослепительного блеска; пневматические ружья наготове. Среди них было и несколько Хранителей, которые легко узнавались по боль-палкам, висевшим на поясах.

Сеул прошел прямо через толпу ликторов. Некоторые из них таращились удивленно, другие — враждебно, как будто никогда раньше не видели крисов. Впрочем, может, оно так и было на самом деле. Хет никогда еще одновременно не видел столько представителей имперской юстиции и, будучи окруженным ими со всех сторон, чувствовал себя весьма неуютно. Когда они с Илин шли через строй ликторов, Хет слышал что-то вроде подавленного ворчания, а однажды разобрал и отчетливо произнесенное слово «дикарь». Хет сомневался, чтобы оно относилось к Илин.

Там, где основание Останца граничило с поверхностью пустыни, стоял старик. Он смотрел в небольшую медную трубу, позволяющую сокращать расстояние, направив ее на верхушку стены Останца. Старик носил простую одежду, но не имел ни оружия, ни чадры. Кожа на его лице была цвета темно-коричневого меда, вся в морщинах и шрамах. Седые волосы убраны с лица и завязаны сзади. Он опустил подзорную трубу, когда они подошли. Выцветшие бледно-голубые глаза не выражали ничего.

Илин подошла к нему, на ходу вынимая свою драгоценную реликвию из кармана. Тряпка, в которую та была завернута, слегка сползла, когда она протянула древность старику, и многоцветье кристаллов вспыхнуло. Илин сказала просто: