-Всё и хорошо, - довольно пробормотала она и раскрыла альбом. – Правда, у менятут фотографий немного. Начну тебе показывать с самых ранних, которые у менясохранились, а потом покажу и самые последние. Пролистав пару страниц, она указала на групповую фотографию, и яузнала холл дом, а бабулька начала пояснять, указывая на снимок:-Это семьдесят шестой год, ноябрьские праздники. Вареньке тогда исполнилосьсемь лет. Вот она. А это её мама – Арина Наумовна. Женщина необыкновеннойдоброты. К ней тянулся весь дом. Она всегда помогала, могла утешить. Даже янаходила успокоение в общении с ней… У меня тогда несчастье приключилось, мужпервый погиб, отец моего сыночка Игната, и казалось, что жизнь окончена…Ариночка стала моей опорой, хотя и была младше меня на восемь лет, - в глазахСерафимы Павловны мелькнула боль, и у меня вдруг кольнуло сердце.-Мне жаль, - пробормотала я, не зная, как ещё выразить свою печаль, что этоймилой бабульке пришлось такое пережить.-И мне жаль… Но не того, что я пережила, а того, что когда я могла помочь ипозже беда приключилась с Ариной, я не сделала этого… Просто не подумала, чтоей нужна помочь… Она не просила, и просто тихо уехала из дома, а я всёсобиралась проведать её, чтобы поддержать, но как-то времени не находилось…Домашние хлопоты, воспитание сына – всё это забирало много времени и ятак и не выбралась её проведать… А ведь возможно, не останься она тогда в одиночестве,не сделала бы с собой такого… Помня боль Вари от потери мамы, я почувствовала, как в горлеобразовался ком, а на глаза навернулись слёзы. И хотя я совсем не помнила самойВариной мамы, но в душе сохранилось ощущение какой-то доброты и света, которые,мне казалось, исходили от неё. Смахнув украдкой слезу, я взяла бабульку за руку и тихопрошептала:-Вы не виноваты. Это я… То есть Варя… Она переехала жить к отцу, и мама невыдержала одиночества. Останься дочь с ней, ничего бы этого не случилось.-Нет, Варенька была хорошей девочкой и ни в чём не виновата, - СерафимаПавловна моментально напряглась и неодобрительно посмотрела на меня, но ужечерез мгновение стушевалась и с раскаянием посмотрела на меня. – Не винидевочку, ей тоже пришлось горя хлебнуть… Но сейчас не об этом… В семьдесятшестом ещё всё складывалось хорошо… Вернее, как потом оказалось, мы так думали.Трагедия ведь случилась в восемьдесят втором, и мы узнали, что у ВасилияЗиновьевича и молодуха есть, и сын уже прижит от неё… Хм, а ведь получается,что когда сделали эту фотографию, бабёнка то эта молодая, Лидка, уже блюхаяходила, - старушка нахмурилась, о чём-то думая, а потом неодобрительно закивалаголовой. – Вот же стервец! У Эмильчика день рождения в июне, а значит, в ноябреона уже беременная была! Быстро произведя подсчёты, мы обе принялись с удвоенным интересомрассматривать фотографию. «Получается, что улыбающийся здесь отец Вари ужетогда обманывал всю семью? Эта его радушная улыбка, полный любви взгляд,обращённый на Арину Наумовну, всё это фальшь?» - подумала я, рассматриваяснимок, и ощутила омерзение. «Подлец! Он уже на тот момент путался с тойшлюхой, и лицемерил!». Чувство ненависти к бывшему отцу возросло и меняпередёрнуло. Бабулька продолжила листать альбом и указывать на фотографии,сопровождая их комментариями, и я с интересом рассматривала их, отмечаяизменения в Варваре, а в душе поселилась боль за девочку и её мать. Чем большея про них узнавала, тем тяжелее становилось. И мать Вари, и она сама, судя повсему, были любимицами если не всего дома, то Серафимы Павловны точно, и в душепоселилась тоска и чувство безвозвратной потери дорого и любимого человека.-А вот это уже последние фотографии, - с грустью произнесла старушка и указалана очередной снимок. – Это девятое мая. Мы тогда сначала концерт устроили вхолле дома, а потом выехали за город. Василий Зиновьевич уже перевёз Лидку сЭмильчиком в дом, и Варенька переселилась от мамы сюда. Два месяца прошло послеразвода родителей и здесь девочка уже сама на себя не похожа… Бедный ребёнок.Она даже играть на скрипке и участвовать в постановках отказалась… Лидка еёвечно шпыняла и пыталась побольнее уколоть, а Василий Зиновьевич всё не замечалэтого, не верил… Эх, такую девочку сгубили… Красавицей бы выросла… По щеке Серафимы Павловны потекла слеза и, не выдержав, я тожерасплакалась, глядя на снимок. Девочка на самом деле была красивой – высокой,худощавая, светловолосой, с длинной косой, а больше всего привлекали взгляд еёзелёные глаза. В них читалась и доброта, и боль, и страх, и какая-то детскаярастерянность. Хотелось прижать её к себе и хоть как-то успокоить, пообещать,что всё будет хорошо. «Только ведь у Вари ничего хорошо впереди уже непредвиделось. А вернее, вообще ничего не было» - с тоской подумала я.-Я даже подумывала, что мой Игнатушка женится на Вареньке, когда та вырастит… Ясыночка ведь поздно родила, в двадцать семь… У него восемьдесят первый и второйгода выдались тяжёлыми, - тем временем с грустью продолжилаСерафима Павловна. – По молодости связался с одной профурсеткой, а она изабеременела, родила Ростика, а потом хвостом крутану и сбежала осваиватьДальний Восток. Мой мальчик тогда сам не свой ходил и в том момент онвпервые заметил Вареньку. Ему исполнилось двадцать, Ростику почти два, а Варюшетринадцать, и она часто забегала к нам в гости понянчиться с Ростиком… Ядумала, что когда она вырастит, то станем мне невесткой, а внучку моемумачехой… Игнатушка так на Вареньку смотрел… И Ростик к ней тянулся… Но несложилось… Умерла бедная девочка. Не выдержала всего… А мой сынок больше такникого в свое сердце и не пустил… Не сдерживая уже себя, я разревелась, оплакивая неудавшуюся жизньВари, и не могла остановиться. «Капец! Я могла бы сейчас быть невесткойСерафимы Павловны, а её злой и холодный внук, мог быть моим пасынком, да исвоих детей у меня имелось бы не меньше двух, а то и трёх. Бедная Варя. Асколько жизней поломалось после её смерти!». Закрыв лицо руками, чтобы скрыть слёзы, я вдруг представила себесчастливую и долгую жизнь Вари, и в душе разлилась горечь. -Катя, кто ты? – неожиданно спросила старушка. – Ты так переживаешь все событиятех лет… Интересуешься жизнь людей, которые родились задолго до тебя… Да и я,когда встретила тебя что-то почувствовала… даже не знаю что… Как будто я тебязнаю очень давно и ты родной мне человек… Почему? – она на секунду задумалась.- А знаешь, есть в те что-то от Вари, какой она стала перед смертью… Тына неё чем-то похоже, но не внешне… В глазах, в характере чувствуется что-тосхожее… Я ощутила прикосновение к своей руке, и мне стало ещё больнее.Боль уже зашкаливала и рвала сердце, и чтобы хоть как-то защититься и закрытьсяот жалости Серафимы Павловны, которая сквозила в каждом слове, япоступила как всегда, а именно холодно и зло пробормотала, чтобы отвадить отсебя человека: -Нет, я не Варя! Я злобное, чёрствое, мстительное и подлое существо, не знающеежалости к людям и ненавидящее всех вокруг! Варя умерла в тот момент, когдаузнала о предательстве отца! Я другая и никогда не буду той милой и добройдевочкой! Я Катя… Катя Абрашкина, а скоро опять стану Катей Благиной! Яродилась тридцать первого мая восемьдесят третьего, и я ни капли не похожа наВарю!-Да, ты не Варя, - бабульку нисколько не испугал мой тон. – Но ты переживаешьто, что когда-то пережила та девочка, и в этот раз я не буду делать вид, чтовсё хорошо… Не останусь в стороне, надеясь, что время расставит всё по своимместам и всё утрясётся… За твоей показной злобностью и чёрствостью я вижу испуганную девочку, потерявшую ориентир в жизни и не знающую, как жить…Когда-то я видела всё это в глазах Вари и не помогла ей… Ни её матери… Больше яне совершу таких ошибок…