Спустился туман, укутал Урсулу, будто плащом, скрыл от нее Флемингов — она не увидела бы их, даже если бы позволила себе обернуться. Это хорошо, подумала Урсула. В одиночестве быстрее приходишь в себя. Но когда она подошла к тропе и ступенькам наверх за спиной послышались быстрые шаги.

Она остановилась и обернулась.

Спозаранку Сара поехала в Сент-Кэтрин. Хотела побыстрее покончить с этим, тогда останется время, чтобы сверить свои заметки и сделать выводы, а за ужином встретиться с Хоуп.

У входа в общий зал архива уже выстроилась очередь. Даже для того, чтобы попасть внутрь, требовалось ждать. Когда двери наконец отворились перед Сарой и она смогла приступить к поискам, это опять оказалось непросто: сначала требовалось заполнить формуляры, а потом — рыться в регистрационных книгах.

Томов было множество, все такие тяжелые. Наконец в регистрационной книге за лето 1918 года Сара нашла запись о браке Джорджа Кэндлесса и Кэтлин Мэри Митчелл. Потом она перешла к разделу рождений. Утомительное занятие. К счастью, она примерно знала, где искать, и вот оно: Джоан Кэтлин Кэндлесс родилась в июне 1919 года. Дальше без труда нашелся Джеральд Кэндлесс, появившийся на свет 10 мая 1926 года.

Вероятно, между старшей дочерью и сыном у Кэндлессов родились и другие дети. Жаль, не спросила. Джоан Тэйг, но с миссис Тэйг говорить оказалось трудно: старуха перепугалась, расстроилась, к тому же она глуха. Когда Джоан со слезами на глазах сбивчиво заговорила о маленьком братике, который умер в апреле 1932 года, не дожив месяца до своего шестого дня рождения, Сара готова была усомниться в ее памяти и фактах. Но еще полчаса — и она нашла запись о смерти мальчика. Джеральд Фрэнсис Кэндлесс, пять лет, непосредственная причина смерти — остановка сердца, первопричина — менингит.

Значит, правда. Она и так не сомневалась, но официальная запись — не то же самое, что сбивчивый рассказ Джоан Тэйг. Она произвела более сильное впечатление, чем пожелтевшее свидетельство о смерти. Теперь придется рассказать все Хоуп.

— Ты хочешь сказать, что папочка лгал?! — Хоуп смотрела на сестру, будто на злейшего врага.

— Хорошо, а как иначе ты объяснишь? Это было просто ужасно — старая женщина, ее маленький брат. Меня не так просто смутить, но после этого…

— Значит, было два Джеральда Кэндлесса, — постановила Хоуп.

— Два мальчика по имени Джеральд Фрэнсис Кэндлесс, оба родившиеся десятого мая 1926 года, у обоих родителей звали Кэтлин и Джордж?

Хоуп вот-вот ударится в слезы.

— Но зачем папочке делать это? Получается, он был кем-то другим? Кем-то совсем другим? С какой стати… — Но Хоуп была юристом и быстро сообразила, по какой причине человек меняет имя. — Хочешь сказать, он совершил преступление? Его разыскивали? О нет, ни за что не поверю. Только не папочка. Не могу поверить!

— Может, дело не в этом, — предположила Сара. — С ним самим случилось что-то страшное, и он решил раз и навсегда порвать с прошлым. Вопрос в том, когда он это сделал. Не в шесть же лет. Мы даже не знаем, было ли ему — кем бы он ни был — столько же лет, сколько умершему мальчику. Где он родился — в Англии или еще где-нибудь. Он мог поменять имя в восемнадцать или еще лет через пять, но не позже двадцати восьми, потому что тогда вышла его первая книга, и он уже назывался Джеральдом Кэндлессом.

— Ты все продумала, да? — прошипела Хоуп.

— Конечно, продумала. Мне тоже это не по душе, Хоуп. Но раз я взялась за книгу…

— Господи, лучше бы ты не бралась за эту чертову книгу, Сара! Лучше бы мы ничего не знали. Зачем мне это знать? Я не хочу, не хочу, не хочу!

— Хоуп, дорогая, даже если бы я не наткнулась на это, наткнулся бы кто-нибудь другой. Другой биограф. Они появятся, это неизбежно. Лучше я, чем кто-то чужой.

Фабиан, возившийся на кухне, заглянул в распахнутую дверь:

— Через пять минут, — предупредил он и добавил: — «День шакала».

— Что?

— У Фредерика Форсайта в «Дне шакала» один персонаж хотел сменить имя и получить паспорт. Он пошел на кладбище, нашел могилу ребенка того же пола и примерно того же года рождения. Списал с памятника имя и даты, разыскал запись о рождении мальчика в архиве, запросил копию метрики, а потом на ее основании — паспорт.

— Но ведь этот мальчик умер, — напомнила Хоуп.

— Этого никто не знает, верно? Те, кто выдает паспорт, не сверяются с архивом. Наверное, ваш отец так и сделал. Книгу он не читал, она вышла много лет спустя, зато ему пришла в голову та же идея.

— Нет, — возразила Сара. — Не сходится. На могиле того мальчика, Джеральда Кэндлесса, нет памятника. Я спрашивала. Нет, не из-за того, о чем ты сейчас говорил, а просто… просто я не сразу ей поверила. Так странно, так ужасно! Я спросила миссис Тэйг, где похоронен ее брат, а она ответила — она плакала, просто кошмар! — ответила, что на могиле поставили деревянный крест. А когда она через двадцать лет вернулась в Ипсвич и стала его искать, крест уже сгнил, не осталось и следа от могилы Джеральда!

Сара с удовольствием ела приготовленные Фабианом спагетти, но у Хоуп аппетит пропал. Зато она выпила почти все принесенное Сарой вино, мрачно поглядывая на сестру. Фабиан, хорошо знавший покойного, попытался представить его в роли преступника или беглеца, но не преуспел. Такой решительный, властный, всегда контролировавший ситуацию человек…

— А Урсула? — спросил он.

— Что — Урсула? — Хоуп допила вино. — Она ничего не знала, и знать не могла. Кто-нибудь откроет еще бутылку?

Поскольку Фабиан готовил и накрывал на стол, теперь он из принципа не двинулся с места.

— Конечно, все произошло задолго до свадьбы, но нельзя же заведомо считать, что Урсуле ничего не известно.

— Я хотела ее спросить, — сказала Сара. — Вчера вечером я позвонила ей и готова была спросить, чуть с языка не сорвалось.

— Вот так, в лоб?

— Нет, нет. Конечно нет. Я собиралась намекнуть, не подумывал ли папа когда-нибудь сменить имя.

— «Подумывал» — это мне нравится, — фыркнул Фабиан.

— А мне — нет! — возмутилась Хоуп. — Это все отвратительно! Отвратительно!

Она вышла из комнаты, громко хлопнув дверью, и направилась на поиски очередной бутылки.

— Спагетти великолепны, — похвалила Сара. — Ты отличный повар, Фабиан!

— Кому-то приходится готовить, — усмехнулся он.

— Не знаю, что делать. Просто ума не приложу. Не могу же я написать биографию человека, если не известно, как его звали на самом деле. Знаешь, мне просто плохо становится, как подумаю. Словно я внутри совсем пустая. Это ведь и нас касается, правда? Если папа был кем-то другим, то кто же тогда мы? Какое мы должны носить имя?

— Кэндлесс, — решительно ответил ей Фабиан. — Подумай сама: у многих людей родители носили иностранные фамилии, скажем польские, их и произнести-то невозможно, приходилось менять. Эти люди не сомневаются в том, как их зовут, они носят те фамилии, которые выбрали отцы.