Так вышло, что в этот вечер Элиза созвала гостей, и, когда он подошел к старинному георгианскому дому, перестроенному под несколько современных квартир, был встречен сиянием огней.

— О, Айэн, как чудесно! — воскликнула Элиза. — Входи! Мы устроили небольшую вечеринку, ты как раз вовремя!

Камерон заколебался у двери.

— Если у тебя гости…

— Не стесняйся! — подбодрила она его. — Входи, если не хочешь, чтобы я окончательно замерзла!

Во время представления гостям Камерон искал глазами Фиону и, наконец, увидел ее в дальнем конце комнаты, сидящую в глубоком кресле и окруженную гостями Элизы. Питер Форбес фамильярным жестом обнимал спинку ее кресла. Они оба смеялись, голова Фионы была полуобернута к Питеру, и он смотрел на нее так, как если бы их связывало нечто большее, чем простое веселье. И Камерон почувствовал острый укол в сердце, вспомнив фразу из письма Элизы: «Может, скоро будет помолвка».

— Какой сюрприз, Камерон! — Фиона протянула ему руку. — Это был тщательно скрываемый секрет или вы и в самом деле решили навестить Элизу, чтобы немного развеяться?

Он почувствовал, как слегка дрожат ее пальцы, но ее приветствие было произнесено сдержанным тоном, более уверенным, чем он замечал это в Триморе. Несомненно, как верно заметила Элиза, Фиона попала в свою естественную среду, тогда как в долине ощущала себя выброшенной на берег рыбой.

— Я приехал в Эдинбург по делам, — ответил он, пытаясь разгадать выражение ее темных глаз.

— Но вы захотели остаться здесь? — сказала она. — А как там без вас «Гер»?

— Дональд Роз приглядывает за овцами.

— А когда вы возвращаетесь?

— Завтра.

На ее лице отразилось разочарование.

— Я хотела бы вернуться вместе с вами, — против воли вырвалось у нее.

Интересно, подумал он, что это, простая вежливость или Тримор стал дорог ей так же, как и ему?

— И как долго ваш отец намерен оставаться в Эдинбурге? — спросил он в свою очередь.

— До конца следующей недели. До Рождества останется еще полмесяца, и к этому времени мы закончим со всеми покупками.

— А как это воспринимает Алан? — спросил он.

— Боюсь, не слишком восторженно. — Она тепло улыбнулась. — Когда он узнает, что вы были здесь и он вас не видел, то будет просто вне себя от огорчения!

Он обвел глазами шумное собрание вокруг.

— Но как ему удалось избежать вечеринки?

— Друг Питера взял его с собой на борт фрегата в Ротсей[4]. Он был просто на седьмом небе от счастья, но все равно очень хочет вернуться домой.

Элиза объявила, что все они отправляются танцевать в модный отель, и Фиона, увидев, что Камерон собрался уходить, ощутила горечь. Однако Элиза, не пожелавшая его отпустить, сломила его сопротивление. Фиона села в желтый седан вместе с Питером, а Элиза осталась стоять на тротуаре рядом с Камероном, махая им рукой.

— Увидимся в отеле! — весело крикнула она им.

— Что случилось? — спросил Питер, наклоняясь к Фионе. — Ты все время молчишь.

— Разве? Я задумалась. — Ее мысли были с Камероном, в далекой и прекрасной долине Глен-Тримор.

Питер пребывал в приподнятом настроении и желал, чтобы всем было хорошо. Когда они приехали в отель, он сразу же с видом собственника повел Фиону танцевать.

Она просто не верила своему счастью, когда Камерон подошел к ней пригласить ее на свой первый танец, и ее глаза засияли как звезды. «Он услышит биение моего сердца, — подумала она, — но это не важно».

— Вы счастливы? — спросил он.

Фиона подняла на него глаза и улыбнулась:

— Бесконечно!

Это ее жизнь, подумал он. Для этого она рождена! Эта изнеженная, полная удовольствий жизнь, к которой Фиона привыкла.

Танец закончился, и Питер Форбес пригласил ее на вальс. Все еще задыхающаяся, Фиона снова прошлась по залу в вальсе, заметив, что Камерон стоит у колоны и, сдвинув брови, наблюдает за ней.

Ее постоянно приглашали. Партнер за партнером ангажировали ее, но Камерон больше ни разу не подошел. Она видела, как он сидел, разговаривая с Элизой и высоким седым мужчиной, которого Элиза представила ей в начале вечера как Билла Мензиеса, но больше не танцевал, и, когда все собрались маленькой группой вокруг заказанных столиков, чтобы попрощаться, он по-прежнему оставался рядом с хозяйкой.

Элиза пригласила всех к себе на чашку чая, но Камерон отказался, сославшись на то, что его отель находится совсем рядом, а рано утром ему надо ехать в Тримор.

Фиона с трудом удержалась, чтобы не крикнуть ему, чтобы он взял ее с собой, увез в это долгое романтическое путешествие через горы в глубину долины, ставшей для нее домом.

Но крик ее души остался незамеченным, ибо Айэн видел перед собой восхитительную, радостную девушку, танцевавшую в летящем шифоновом платье, видел сияние ее глаз, какого он не видел прежде, и пришел к выводу, что она действительно наконец совершенно счастлива. Все разговоры о Триморе, расспросы о жизни в долине были не более чем простая вежливость! А он был глупцом, придавшим слишком большое значение светской учтивости!

Камерон поспешил откланяться, ослепленный внезапным желанием никого больше не видеть, даже Элизу, хотя все же заставил себя произнести несколько вежливых слов на прощание.

Финлей Давиот ни разу не заговорил с ним, не считая короткого приветствия при встрече, но оказался рядом с Фионой, когда Камерон подошел к ней попрощаться.

— Итак, Камерон, — сказал он, — отбываете в родные края? Я видел, как вы танцевали с моей дочерью, так что, полагаю, ваша нога не причиняет вам слишком большого беспокойства?

— Сейчас упражнения для нее лучше всего, — учтиво отозвался Камерон. — Может, не совсем такие, но вечер был очень приятным. — Он повернулся к Фионе: — Надеюсь, вам он также доставил удовольствие, мисс Давиот?

— Огромное! — Глаза Фионы по-прежнему сияли, хотя они и прощались на целых две недели. — Я обожаю танцы.

Он повернулся, скрывая улыбку, извинился перед Питером и Элизой и, выйдя в холодную, дождливую ночь, быстро зашагал по пустым улицам, как если бы намеревался найти то, что, как он знал, ему все равно не найти.

Он гулял по городу часа два, чувствуя, как растет боль в натруженной раненой ноге, но даже радовался этому, радовался, что физические страдания заглушают сверлящую боль, давно бередившую ему душу.

Поезд, доставивший их в Тримор, был скорым, но Фионе показалось, что никогда еще в жизни она не совершала столь длительной поездки. А когда увидела легкую струйку дыма над единственной трубой «Гера», словно вывешенный в знак приветствия флаг, подумала: «Я вернулась домой».