— Мм. Как знать.

Чувствуя, что все больше влюбляется в этот дом, Энни застыла перед великолепными дверями в оранжерею, где стояли старинные плетеные кресла у фонтанов и пруда. Она представила, как все будет выглядеть, если вычистить мусор, посадить орхидеи и виноград, который поднимется к высокому стеклянному потолку.

Наблюдая за восторженным выражением на се лице, Макс понял, что влип. Он не сможет снести этот дом и нс позволит снести его никому другому.

И еще кое-что он понял.

Он привез сюда Энни, заранее зная, что она отговорит его от этого, понимал, что только ей удастся пробудить в нем желание испытать себя, восстановив что-то старинное и прекрасное. Пробудить ту часть себя, которая восторгалась неизвестным архитектором, сумевшим построить дом для многих поколений.

Энни присела на корточки перед пустым прудом и погладила медную лягушку, сидящую на медном листе лилии.

— Ладно, — сказал Макс. — Я не снесу дом. Но тебе придется помочь. Будем считать это платой за… уроки свиданий.

Она со смехом вскочила и бросилась ему на шею.

— Спасибо, Макс. Я знала: ты этого не сделаешь.

Он так и не спросил, звонил ли ей шериф, но глаза Энни говорили, что это больше не имело значения.

Энни поправила на груди сарафан. Благодаря эластичной ткани, он сидел плотно, а она еще не привыкла к такой одежде.

Раздался звонок в дверь.

Макс.

Энни до сих пор не была уверена, что он поедет с ней на ярмарку.

В последний раз взглянув в зеркало, Энни схватила легкий свитер и побежала вниз по ступенькам.

— Ты рано, — сказала она, рывком открывая дверь.

Макс нахмурился.

— Тебе следует спрашивать «кто там» перед тем, как открывать дверь.

— Я знала, что это ты.

— Хм. — Он достал из-за спины букет маргариток и вручил ей. — Вот.

— С-спасибо.

Макс вновь сделал то, что заставило ее затрепетать. Да и выглядел он великолепно. Джинсы, футболка и кожаная куртка были подобраны в стиле пятидесятых. Безумно сексуально.

— Я поставлю их в воду.

— Ладно. А потом едем.

Макс усмехнулся и с задорным выражением на лице продел большие пальцы в ременные петли своих джинсов.

Выходя вслед за ним во двор, Энни едва не задохнулась от восторга при виде превосходно отреставрированного «мустанга» 1965 года, сменившего «БМВ».

— Откуда он у тебя?

— Одолжил. Одна царапина, и я труп. — О!

Энни подавила смешок, садясь на низкое сиденье. Выбраться из такого автомобиля будет трудно без помощи Макса.

— Ты в каком-то странном настроении, — сказала Энни, когда он занял водительское место.

— Ух! Эта машина для меня слишком маленькая. — Макс потер ушибленное колено. — Я не могу везти тебя просто на прогулку, поэтому на ярмарке у нас будет свидание.

Энни изумилась. Это было так непохоже на Макса.

— О… Очень мило.

— Но я единственный, кто смеет целовать тебя, — твердо сказал он. — Ты не можешь быть добровольцем в киоске поцелуев. Девушка, пришедшая на свидание, так себя не ведет.

Макс помнил.

Энни не приняла всерьез его слов о поцелуях, но ее тронуло то, что он не забыл сказанного ею о киоске поцелуев. И теперь старался подарить вечер, которого ей так недоставало в юности.

— Ладно. Никаких киосков поцелуев, — кротко согласилась Энни.

— Вот и славно.

Мотор «мустанга» взревел, и Макс вырулил на дорогу с ловкостью профессионального водителя. Это было так здорово, что она рассмеялась, запрокинув голову, но в смехе слышались грустные нотки. Ее так много связывало с Максом… и так мало.

Энни ценила каждое мгновение, проведенное с ним, и знала, что их никогда не будет много. Но это слишком рискованно. Она совсем запуталась и уже нс знала, как сможет полюбить кого-то другого.

Праздник был в самом разгаре, когда они подъехали к школе, которой ярмарка ежегодно приносила деньги. Здесь даже была небольшая площадка с чертовым колесом и горками для людей с крепкими нервами.

Этим летом ярмарка была украшена множеством красных, белых и синих мигающих лампочек, которые весело мерцали в сумерках.

Они прокатились на горках, и теперь Макс старался выиграть для нес плюшевого медвежонка, кидая дротики в шары.

Энни держала его кожаную куртку, ела песочное печенье и наблюдала, как он сбивает шар за шаром.

На какое-то мгновение она забыла о своих планах насчет замужества, пока не услышала звучный голос Паркера Макконнелла.

— Энни… Я надеялся тебя здесь встретить.

— Я тоже рада тебя видеть.

Макс обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Энни одарила Макконнелла дружеской улыбкой. Он знал, что они найдут ее независимо от того, сколько народу будет на ярмарке. В таком маленьком городке, как Митчеллтон, всегда мало свободных женщин, а она очаровала таких муж-чип, как Паркер и Джош.

И его.

Придя в бешенство, Макс бросил на стол десятидолларовую банкноту и один за другим послал в цель все пятнадцать дротиков, взятых на эти деньги. Каждый из них на целый дюйм вошел в стену. Он бросил на прилавок еще двадцать долларов.

— Просто отдай мне этого проклятого медведя, — прорычал Макс, доставая из бумажника еще четыре двадцатки.

Глаза подростка заблестели.

— Я думаю, уже достаточно шаров, — сказал он, сгребая деньги и вручая ему вожделенную игрушку.

Макс шагнул к тому месту, где Энни беседовала с учителем, и сунул ей медведя.

— Выиграл, — объявил он.

— Спасибо, Макс.

Она прижала медвежонка к груди, и его гнев несколько рассеялся… пока он не взглянул на Паркера. Тот наблюдал за Энни с таким хищным выражением, которое Макс как мужчина знал слишком хорошо.

— Привет, учитель, — протянул он, — надеюсь, тренировка в прошлую субботу прошла хорошо. Не рано ли вы начинаете — до первых школьных дней еще далеко. Выбираете лучших игроков?

Паркер покачал головой.

— Дети попросили начать тренировки пораньше. И я никогда не включался в гонку за наградами. Для меня важнее научить их дисциплине и сплоченности. В такой маленькой команде всем приходится играть. По правде говоря, мне это и нравится — никогда не любил выводить ребенка из игры на благо команды.

Ну что же, придется признать, что преимущество оказалось на стороне учителя. Паркер, видно, действительно любит детей.

Макс опять помрачнел.

Он сам выставил Паркера Макконнелла в выгодном свете перед Энни, чего делать не собирался. Ему нужно радоваться, что на Энни обратил внимание достойный человек, но это невозможно.