– Мусульмане против христиан? – улыбнулся Аль-Фахри.

– Я бы на твоем месте не упрощал, – ответил Сергеев и посмотрел вверх, на стервятников. – Я же говорил тебе, что в Африке все воюют против всех. Кстати, тот, кто разбил тебе нос – по стечению обстоятельств тоже мусульманин… Однако нос он тебе сломал качественно.

Птицы видели добычу – он еще не забыл, как кружились грифы над красными равнинами, высматривая мертвечину. А ее в те годы было вдосталь – птицы жирели и даже не могли взлететь при приближении их группы. Только неуклюже, боком, скакали, косясь круглыми глазами на одетых в черное солдат.

Птицы и мухи.

Низкое тысячеголосое гудение, звук хлопающих крыльев, тяжелая вонь разлагающейся плоти и в ней месиво белых личинок. Когда стервятники отрывали куски от тел мертвецов, личинки разлетались во все стороны, как брызги.

Пленных тогда не брали. Их надо было кормить, поить и где-то содержать. Убить было быстрее и проще. Чего стоит жизнь на черном континенте?

Вот и сегодня пожиратели мертвечины снова кружили в небе, точно как тогда, когда Сергеев впервые ступил на эту землю.

Никто из них до того и не представлял, что к мертвым людским телам можно относиться так просто. Убитых не хоронили. Чужих – никогда. А своих – очень редко. Солнце и грифы за несколько дней делали свое дело, если мертвых до того по частям не растаскивали гиены.

Цыпу трясло при одном виде облезлых трупоедов, и он то и дело демонстрировал свое снайперское умение, расстреливая гиен и сшибая птиц из трофейного «стечкина» одним выстрелом. Но пользы от этого не было – над землей кружили сотни таких же грифов, а ночь была заполнена утробным смехом пятнистых тварей. Они ждали, пока пули, осколки и человеческая жестокость дадут им пищу.

И ждать приходилось недолго.

– Мы в котле, – сказал Сергеев, и снова привалился спиной к пыльной покрышке, прикрыв глаза. – Деваться некуда, Хасан. Ты можешь скрипеть хоть горлом, хоть губами, но продумано у них все хорошо. Бежать, конечно, можно, но – как видишь – некуда! Куда ни ткнись – везде война. Сомали воюет с Эфиопией, Эфиопия с Эритреей, в суданских Дафурах бесчинствуют джанджавиды. Нас и приволокли сюда потому, что вся здешняя почва насквозь пропитана кровью. Этнические, религиозные войны, межплеменные конфликты – тут столько причин подохнуть, что жара и разные ядовитые твари только лишь вносят приятное разнообразие. Кто сможет разобраться в этой каше? Кто поймет, чьи руки и куда умыкнули груз?

– Ты, я и этот слизняк? – спросил Аль-Фахри и приподнял бровь. – Они всерьез думают, что кто-то поверит в то, что мы втроем смогли организовать и провернуть такое дело?

– А кто сможет доказать обратное? – парировал Сергеев, не поворачивая головы. – А если быть до конца откровенным, Хасан, то я бы умыкнул груз без особого напряга. Мне бы человек пять моих ребят… Веришь?

Аль-Фахри хмыкнул и кивнул.

– И как, по-твоему, все произойдет? – спросил он.

– Очень просто. Отряд Кубинца нападет на караван, идущий в Джибути, и захватит его. Мы с тобой будем в числе нападающих!

Хасан кивнул.

– На их месте я бы снял атаку на видео…

– Скорее всего, так и будет, – согласился Сергеев. – Но это не суть важно – метод, как о нас сообщить миру, найдется, будь уверен. Важно то, что для нас это будет последний концерт. Мы засветились и более не нужны. Все.

– А Базилевич? Он тоже будет на пленке?

– Возможно…

– Я бы не поверил, – протянул Хасан задумчиво. – Вот если бы его тело нашли в гостинице, со следами пыток… И тут же при нем чемоданчик с деньгами, пусть небольшими…

– Конструктивно мыслишь, – сказал Михаил и приоткрыл один глаз, щурясь на собеседника. – А если так: он засветится на пленке, и после этого его найдут в гостинице? Так лучше?

– Лучше! – подтвердил Аль-Фахри. – И причина налицо. Такой груз утерял!

– Только с пытками ты перегнул – продолжил Сергеев. – Разве кто-то станет его пытать? Он же все расскажет сам. Кубинец у нас натура тонкая, он в терзания совести не верит, но изобразить способен вполне. Не жилец Базилевич, при любом раскладе.

– Как и мы, – произнес Хасан спокойно.

– Как и мы, – согласился Сергеев чуть погодя. И, хмыкнув, добавил: – Смотри-ка, о нас вспомнили!

Кэнди шествовал, не шел, именно шествовал рядом с Кубинцем, а Сойка держалась чуть позади, не сводя с Сергеева недоброго взгляда.

Конго был хорош – хоть сейчас на обложку «Солдата Фортуны»! Закатанные рукава «комбеза», АКС-47 (только АКС-47 под патрон в 7.62 мм – разве настоящий партизан будет воевать мелкокалиберной «тарахтелкой») с откидным прикладом небрежно переброшен через могучее плечо, на поясе приторочен тесак «коммандос», в кобуре на бедре «ТТ» – потемневший Шварценеггер, только что вышедший из оружейного магазина, не иначе.

– Заждался, мучачо? Вот сейчас и проверим, насколько крепкие у тебя cojones! – Улыбка у Вонючки была сладка, как гречишный мед. – Вставайте-ка, супермены. Пройдемся.

На пандусе возник осторожный, словно испуганный заяц, Антон Тарасович. Шел Базилевич так напряженно, что казалось это «морж»-новичок входит в подернутую тонким ледком воду, а не неустрашимый оппозиционер покидает через грузовой люк союзнический транспортный самолет.

«Дурак, ты, дурак… – подумал Сергеев, глядя на него с неожиданной жалостью. – Килька, возомнившая себя белой акулой! Куда же ты сунул свою неумную голову, несчастье? Кто надоумил тебя сыграть роль лидера, а? Кто отвел тебе роль пособника международного терроризма и торговца оружием? Ты же способен только транжирить чужие деньги, а вот рисковать тебе нельзя!»

Ступив в пыль, Антон Тарасович с отвращением посмотрел на низкорослые кусты, окружавшие полосу, на свои мгновенно ставшие грязными ботинки, а потом, нацепив на лицо модные «капли» «Полис», задрал лицо к зениту.

Михаил невольно покачал головой.

О таких раньше говорили «штафирка» – слово мерзенькое, унизительное по звучанию, но очень четко выражающее суть понятия.

Проходя мимо перекуривающих грузчиков, Сергеев украдкой бросил взгляд в кузов – грузовик был на 3/4 загружен ящиками и тюками. Всего, что лежало в трюме DC ему было не увезти, значит, разгрузка будет продолжена позже, когда подойдет еще один автомобиль.

Проходя мимо Базилевича, замершего у пандуса самолета, Хасан не удержался и сделал вид, что бросается на Антона Тарасовича всем телом. Тот испуганно шарахнулся, а Хасан огреб от Сойки такой силы удар узловатой веревкой по спине, что невольно зашипел, как обозленный кот.

Находиться на открытом солнце было чистым мучением, может быть, поэтому Кубинец не стал отводить их слишком далеко от самолета, а уже через минуты три ходьбы приказал своим вкрадчивым голосом:

– На колени!

Сергеев остановился, и Хасан замер вместе с ним.