«Ахтунг!» – сказал я себе почему-то по-немецки. Посторонние мысли враз отлетели, и я придвинул поближе «шмайсер», благоразумно прихваченный вместе с парочкой гранат, – сейчас и эта снасть на рыбалке может пригодиться…

На том берегу в воде широкой полосой рос именно что водяной кустарник – уж не помню, как он назывался, у нас в Сибири такой не водится. Высокие стебли, голые, только поверху листья. И сейчас он в одном месте колыхался так, словно там пробирался кто-то крупный, пожалуй что, и габаритов человека.

Я в темпе кое-что прикинул. Вообще-то есть на том берегу, мне милиционер говорил, пара-тройка хуторов – но с чего бы хуторянам ни свет ни заря по этим зарослям бродить, других забот у них нет, что ли? Ну, разве что какой рыбак с вечера «морды»[4] поставил, а теперь проверять пришел. Так рановато… Где-нибудь в обед было бы сподручнее. Про крупных зверей меня никто не предупреждал, значит, их тут и не имеется. Есть еще один вариант, так что держим ушки на макушке и смотрим в четыре глаза…

Фронт откатился на полсотни километров к западу, но это еще не повод расхолаживаться. Немецкие окруженцы случаются не так уж редко – особенно когда мы продвигаемся быстро и не сплошным фронтом, в леса глубоко не заходим без необходимости, особенно техника – если есть дороги. Всякое случается. Иногда из окружения ошалело прет и бронетехника, а не просто пехота.

Ну, предположим, никакой бронетехнике там не пройти, лес довольно густой, и деревья там такие основательные, что и тяжелому танку валить их было бы трудновато. Да и не станет этого делать попавший в окружение немецкий танк, к чему ему такой шум? Судя по тому, что кустарник все еще колышется, тот меня пока что не увидел, а вот я, похоже, увижу его первым, вот и побачим, що воно такое. Заранее встать за ближайшее дерево с автоматом на изготовку? Я с собой и две «лимонки» прихватил хозяйственно из боекомплекта самоходки. Если…

Пока я мучил мозги, все разрешилось само собой. Колыхнулись крайние кусты, и из зарослей выплыл человек. Женщина. Совершенно голая. Поплыла к середине реки каким-то странным стилем, волнообразно изгибаясь. А впрочем, я никакой специалист по стилям, знаю только саженки да кроль. Однако сразу видно: пловчиха опытная. И, похоже, молодая. Надо же, ранняя пташечка. Ну, может, у них тут так заведено – купаться на рассвете. А голая, потому что никто не увидит. Откуда ж ей было знать, что именно к месту ее всегдашнего купания припрется рыбачить старший лейтенант доблестной Красной армии, командир взвода самоходчиков?

Вот только зачем ей продираться через заросли, когда совсем недалеко, и справа, и слева берег чистый, никаких кустов, и там гораздо удобнее войти в воду? Ну, мало ли какие у людей бывают привычки, это их личное дело…

Достигнув середины реки, она перевернулась на спину и просто лежала на воде, удерживаясь на одном месте сильными умелыми гребками. Теперь было видно, что это молодая девушка. И красивая. Волосы светлые, длинные, чуть ли не до пояса, красиво раскинулись по воде, отчего-то гораздо более темной, чем в других виденных мной белорусских реках.

Тут-то мне стало неловко – оттого, что она была совершенно голая, а я, не пацан зеленый и не парень-охальник, а офицер с тремя звездочками на погонах, пялился на нее с берега, сидя на виду, – просто она меня пока что не замечала. Но тут же подумал, что особо стыдиться мне нечего: другое дело, если бы она уже купалась, а я вышел к берегу и взялся подглядывать за ней из-за дерева или из кустов. Все обстоит как раз наоборот: я уже рыбачил здесь вовсю, нисколечко не прячась, а она появилась потом. Совсем другой расклад. Что бы выдумать, чтобы дать о себе знать и выйти из неловкого положения? Увидит меня – увидит и удочки, и кукан с уловом, опущенный в воду, поймет, что я здесь уже давно, первый пришел, – а там уж пусть поступает как хочет. Скорее всего, уплывет обратно в речной кустарник. Покашлять громко, что ли?

Щекотливая ситуация разрешилась самым естественным образом – заплясал колокольчик средней удочки, очень быстро погрузившись вовсе, – рыбка, похоже, клюнула немаленькая. И затрезвонил колокольчик, звонко, заливисто. По воде звуки разносятся далеко, а до нее было не больше полусотни метров.

Она, конечно, услышала, кинула взгляд в мою сторону и увидела сразу – я торчал на бережку, на обрывчике высотой с метр, как каменная баба в степи. И, ничуть не всполошившись, не взметнув с визгом брызги, повернулась на левый бок, ничуть не озаботясь тем, что ее правая грудь осталась над водой, спокойно меня разглядывала. Теперь я видел, что глаза у нее зеленые – но не цвета сочной весенней травы, а светлее.

А я… Ну, что я? Сидеть сиднем неудобно, а вставать, козырять и представляться – совсем смешно. А потому я, не глядя больше на речную фею, занялся привычным рыбацким делом: снял удилище с рогульки, встал и выбрал немного лески, по сопротивлению невидимой пока рыбины прикидывая ее размер. Одним словом, давал девушке понять, что занят своим делом, ради которого сюда и пришел, я сам по себе, а она сама по себе, так что вольна решать, как ей дальше быть, а я с ней заигрывать не собираюсь. Все прилично обстоит.

Краешком глаза я за ней все же наблюдал: интересно, что дальше делать станет? Она немного поглядела, как я вываживаю рыбу, а потом гибко, грациозно извернувшись в воде, сильными гребками нырнула, да так больше на поверхности не показалась – видимо, много времени проводила на реке и могла долго плыть под водой, русалка этакая…

И точно, вытянул я солидного дядю, крупного голавля, прямо-таки украшение кукана. Двенадцатый, ага. На кукан его и определив, я вновь забросил удочку в компанию к безмолвным пока двум. Так уж сложилось, что хвостов мне надлежало выловить пятнадцать: четырнадцать по числу людей в гарнизоне, да и мою хозяйку не забыть. Чтобы не просто изладить ведро ухи по всем правилам, с головешкой и рюмкой водки, а каждому б досталось еще и по вареной рыбине.

Ага, такой гарнизон. Двенадцать нас, самоходчиков, и один из автобусов медсанбата с санинструктором Людой и шофером Фомичом. И заявились мы сюда отнюдь не по военной надобности – о чем знали только командиры взводов. Собрал нас на секретный инструктаж замполит и, сказавши о неразглашении, объяснил причину. Не было никакой военной необходимости дробить батальон на взводы и рассыпать их по деревням. А вот политическая была, и весомая, так что замполит это наверняка не сам придумал, и не комбата осенило – выполняли директиву сверху. Знаю я, как такие кампании оформляются, не первый год воюю и офицерские погоны ношу…

Три с небольшим года эти места были под немцем. Ну, предположим, сами немцы в этой глухомани появлялись редко. Своих старосту и полицая, конечно, завели, однако те, в общем, панами не держались и особенно никого не притесняли: понимали прекрасно, что обитают в глухомани, можно бы сказать, в медвежьем углу, да медведей тут не водится. А вот болота не так уж далеко, и если там человек сгинет, его дивизия не найдет, что вермахтовская, что наша. (Староста успел сбежать с немцами, а полицай оплошал, и его пристукнули партизаны без всяких формальностей.)