Но нельзя же горевать вечно. И вот Осип Петрович Трезини влюбился в дочь поручика Гарлея – Шарлотту Гарлей. Конечно, надо бы пойти под венец, но у заваленного работой Трезини то одно, то другое. Шарлотта между тем переехала в его дом и даже – о, радость для пятидесятилетнего архитектора, который не сумел обзавестись детьми в браке с Марией Томазиной, – в 1746 году родила ему дочку Машеньку. Тут уж, конечно, новоявленный отец утроил рабочее рвение – на ребенка же нужны средства. Ну а посреди вечной занятости Осип Петрович и вообще перестал обращать внимание на то, что творилось вокруг.

А в Петербурге происходило странное. Императрица Елизавета Петровна неожиданно озаботилась нравственностью подданных и решила искоренить в Петербурге, а потом и по всей стране, первейший общественный порок (не подумайте о пьянстве – на святое дочь Петра не замахивалась)… проституцию. В то время в столице процветали некие потаенные заведения, ясно, не рекламируемые, но вполне доходные и посещаемые. Но в последнее время появились и места не скрываемые, а даже выставляемые напоказ по типу западных борделей, где можно весело провести время и ублажить плоть. Одним из таких публичных домов было заведение «непотребной иноземной женки Дрезденши, которая, нанимая знатные дома, держит у себя скверных женок и девок, выписывая из чужих краев». Что ж, по разумению императрицы Елизаветы, блудным делом конечно же занимаются иностранки, простые российские девки к тому явно не приспособлены. Так что императрица повелела: «И означенной Дрезденше учинить наказание публично кнутом. И всех их [девок], посадя на пакетбот, отправлять морем за границу».

Похвальное желание. Современные власти тоже все пытаются вывезти городских проституток за пределы МКАД. Но дела всегда развиваются по единому сценарию. Кого-то из девок взяли и выслали, кто-то ускользнул или кого-то подмазал. Словом, приказ императрицы как-то не спешил выполняться. И тогда были приняты крутые меры: создана комиссия по исполнению приказа и искоренению блуда, а члены означенной комиссии не нашли ничего лучше, как пройтись по домам, – видно, знали, что многие, ох многие, держат у себя любовниц, приживалок, аманток. Впрочем, интересовали комиссию только любовницы-иностранки, ведь императрица ясно дала понять, что блуд – прерогатива иноземок.

Вот и в доме Осипа Петровича Трезини «споймали иноземку девку блудную Шарлотку». Да она сама, простая душа, дверь открыла да гостя в комнаты позвала на правах хозяйки. Откуда ж ей было знать, что к чему. Ну а пришедший в дом Трезини глава «комиссии по непотребству» Василий Демидов лично уверился «о гнусностях, творящихся в архитехтурском доме».

И вот докладная записка Демидова от 20 августа 1750 года тайному советнику Ивану Черкасову:

«Доношу вам по комиссии моей о непотребных.

Показана одна блядь, девка, иноземка, поручика дочь Шарлотта Гарлей. Живет у архитектора Осипа Трезина, которого я вчерась, призвав к себе в дом, спрашивал, живет ли она у него. На что он ответствовал, что такая девка есть. Я ему объявил… чтобы он прислал ее в комиссию или отдал, кто за нею прислан будет… И на то он сказал, что ее не отдаст, понеже он имеет с ней дочь… он рад тому, что ему наследница родилась. И хотя я ему… предлагал, чтобы он и с ребенком прислал… но он и то не послушал…»

Представляете, сей Демидов, прославленный кутежами и скандалами с крестьянскими девками, спокойно предлагал отцу семейства отдать на растерзание кнутом жену вместе с… дочерью 4 годков. Ничего себе мораль, и какова же нравственность?!

Словом, Трезини жену не отдал. При аресте оказал вооруженное сопротивление. Был бит и сопровожден в тюрьму. В камеру же попали и его жена с дочкой. Вот ведь дикий парадокс: была б Шарлотта русская крестьянка и дела бы не возникло (крестьянок, известно, можно хоть любить, хоть насиловать). Но несчастная женщина оказалась иноземкой, а значит, «явной блядью». Вместе с дочкой и младшей сестрой (тоже попалась под руку) Шарлотту отправили в казематы Нарвской тюрьмы. Почти полтора года несчастные женщины просидели там в холоде, сырости и голоде. И все это время Трезини пытался добиться хотя бы разрешения передавать им еду. Не разрешили! Арестанток били кнутом и только в ноябре 1752 года отослали из Петербурга, посадив на судно, плывущее в Любек. Говорят, к тому времени у Шарлотты выпали (или были выбиты) все зубы, а Машенька поседела. Но дальше вообще случилось непоправимое: судно затонуло.

И вот – изуверские нравы! После гибели женщин комиссия потребовала у Трезини 15 рублей, затраченные за их перевозку в Любек. Это стало последней каплей. Архитектор трясущейся рукой написал прошение об увольнении со службы. Через несколько дней он, не дожидаясь положенных выплат, покинул Россию.

На этом прервалась работа целого рода, представители которого, не щадя живота своего, выстроили Санкт-Петербург для российского самодержца Петра Великого. Ну а дочь Петра, императрица Елизавета, сказала веское и роковое «спасибо» за их труды.

Российское купечество нынче больше анекдотами помнится. О чудачествах, пьянках-гулянках, воровстве и диких забавах охотно в книгах пишут. Да вот только если взглянуть на исторические документы, по-иному жизнь героев исторических анекдотов видится.

Возьмем хотя бы фигуру одиозного купца Саввы Яковлевича Собакина (Яковлева). Да вся его жизнь полтора столетия рассказывалась как анекдот. И только в начале ХХ века историки по архивным документам открыли правду. Впрочем, анекдоты все равно никуда не исчезли – уж больно красноречивы оказались. Словом, перекрыли байки жизнь реальную.

Неизвестный художник. Портрет Саввы Яковлева-Собакина. Вторая половина XVIII в.

Отец и сын лаялись не хуже собак прямо в комнате полицейского пристава. «Я тебя кормил-поил! – кричал отец. – А ты уйти задумал! Наш Осташков – городишко крохотный. А ты на столичный Питербурх замахнулся!» Сын вопил не сдаваясь: «Я уж три года сам кормлюся – мясо с лотка продаю. По-своему жить хочу!» Отец воззвал к приставу: «Не давайте ему прогонной бумаги, ваше благородие! Пропадет в Питербурхе мой Савка, собачий сын!»

Пристав обмакнул перо и вывел: «Выдана сия бумага Савве… – подумал и дописал: – Собакину». Отец всплеснул руками: «Какой он Собакин?! Я крещен Яковом, значит, сын мой – Яковлев!» Пристав оторвался от бумаги и вперил в старика тяжелый взгляд: «Сам сказал – собачий сын. Я только покрасивше записал, переписывать не стану. А в столицу ехать он волен. По новому указу императрицы Елизаветы Петровны нельзя чинить запретов торговым людям. Лучше дай ему родительское благословение».

Яков охнул и неуклюже перекрестил сына: «Бог с тобой, Савка! Не пропади только в столице!» Савка облобызал родителя и, схватив бумагу, выбежал во двор. Пристав поднялся: «И ты иди домой, Яков!» Но тот вдруг беспомощно всхлипнул, ощупывая пояс: «Савка, собачий сын! Полтину у меня стянул!..» Тут пристав и расхохотался: «Ну, точно не пропадет твой Собакин!»