– Что за история про замок? – спросила Маша.

– Местное поверье. Но, между прочим, оно основано на вполне реальных фактах. Перед войной замком владела семья австрийских аристократов графов Шенборнов. После присоединения Австрии к рейху граф не ладил с Гитлером и безвыездно жил здесь, чуть ли не в ссылке.

– Слава богу, не в концлагере, – хмыкнула Злата. – Мне София рассказывала… вы знаете Софию, Лена? – спросила она молчавшую Елену Андреевну. – Герцогиня Компьезе, моя подруга. Титул громкий, но в средствах ужасно нуждается, бедняжка. Развелась со всеми мужьями, они ее просто до нитки обобрали, подонки. Олеся с Андрием хотели у нее фамильное палаццо купить в Венеции – она продавала со всем антиквариатом, да в цене не сошлись. Так вот, она рассказывала, что деда ее первого мужа герцога Ангальтского Гитлер в начале войны законопатил в Дахау. Воображаете, что позволял себе вытворять этот ефрейтор со старой европейской аристократией? А нас-то, выскочек несчастных, вообще, наверное, если что не дай бог… Сыщется какой-нибудь, возомнит себя новым вождем, благодетелем нации, и опять только щепки полетят из-под пролетарского топора…

– Злата, я про замок рассказывал. Помолчи, а? – оборвал ее Богдан.

Фонтан теткиного красноречия он заткнул с обаятельной усмешкой. Легко и непринужденно. Кравченко понял, что в семействе Лесюков Богдан – баловень и диктатор. И ему, в том числе и красавицей Златой, прощается многое.

– Продолжай, пожалуйста, – попросила Богдана Маша.

– Я говорю – темная история. Ее в здешних местах до сих пор помнят. Мне ее в первый же день рассказали, как только мы сюда приехали. – Богдан улыбался, что не вязалось с «темной историей». – И случилось все буквально в один год, кажется в 38-м или в 39-м – весной граф Шенборн попал в жестокую аварию на горной дороге. Едва не умер, чудом выкарабкался. А сынок его – совсем еще мальчишка, гимназист – совершил зверское убийство. Зарезал своего кузена и дочку местного ксендза.

– Его что же, посадили в тюрьму или тоже отправили в концлагерь, этого несчастного ребенка? – подала голос с того конца стола Лидия Антоновна.

– Несчастного? – Богдан поднял брови. – По преданию, он зарезал своего кузена в том самом Рыцарском зале, который сейчас показывают туристам. Более двадцати ран нанес ножом, который украл с замковой кухни. Там все в крови было – стены, пол. А девице, дочке попа, горло тем же самым ножом перерезал в ее собственном доме. А до этого они вроде дружили, были неразлучны, как опять же местная легенда гласит. Хорош несчастный, а? У него отец к постели был прикован, а он такие вещи вытворял, гаденыш.

– Я тоже слышала эту историю, – перебила его Олеся Михайловна. – Богдан, ты все утрируешь. Просто этот парень был психически нездоров. В старых дворянских родах безумие – обычное дело. А их роду восемьсот лет было. Он последний был граф Шенборн. Это называется усталая кровь. У него с раннего детства были припадки, что-то вроде эпилепсии. Мне Соснора рассказывал, это наш директор музея. А его отец до войны в замке был библиотекарем, они тут всю жизнь живут. Он все знает и про замок, и про графов Шенборнов, и про эту историю с убийствами. Жуткая, конечно, история, но все дело в больном разуме. Этот мальчик, сын графа, с детства был агрессивен и неадекватен. Птиц из охотничьего ружья стрелял, а потом на дороге, в лесу их трупы разбрасывал.

Хлоп! Что-то грохнулось об пол и со звоном разбилось. Все обернулись – у одного из молоденьких официантов по неловкости из рук вырвалась крышка хрустальной крюшонницы. Официант испуганно склонился над осколками.

Лесюк недовольно поморщился и махнул рукой – уберите, только тихо, незаметно.

– Ну и что все-таки с ним, с этим малолетним убийцей, стало? – повторила свой вопрос Лидия Антоновна. – Павлик, – обернулась она к мужу Павлу Арсеньевичу, – ты бы взялся такого вот защищать?

Шерлинг не ответил жене, даже не взглянул в ее сторону. Вообще, как заметил Кравченко, симпатяга-адвокат был за этим ужином при свечах странно угрюм и неразговорчив.

– Никто не знает, что с ним стало, в том-то и дело. Он пропал неизвестно куда, – ответил Богдан. – По крайней мере, так гласит предание. Его, конечно же, искали – графский все-таки сын, потом, зверское уголовное преступление и все такое, но безуспешно. Ну а потом началась война, немцы пришли, венгры, и все вообще смешалось. Потом венгров и немцев вышибли. МГБ московское начало леса прочесывать, а люди из ОУН в лесах скрываться. Один их отряд погиб в замке при довольно странных обстоятельствах. И по окрестным деревням поползли слухи.

– О чем? – спросил Илья.

– Ну, ладно, хватит, достаточно поговорили на эту тему, – веско оборвал Богдана Андрей Богданович. – Друзья, еще шампанского, и можно подавать еще один десерт. Айзек, мы ждем! – обратился он к повару.

По знаку повара официанты вкатили на тележке роскошный торт, облитый шоколадной глазурью.

– Фирменный торт Нивецкого замка по-старинному, еще габсбургскому рецепту, – гордо объявил Лесюк, словно это он сам, а не повар Айзек, готовил десерт. – Под названием «Шоколадная смерть».

– Как? – спросил Петр Петрович Шагарин. – Повтори, ты сказал – смерть?

Его негромкий голос прозвучал в тишине ночи. Потрескивали свечи. Со всех сторон из темноты доносилось стрекотание цикад.

– М-да, не слишком-то удачное название, – хмыкнула при воцарившемся враз гробовом молчании Олеся Михайловна, метнув в сторону растерявшегося Лесюка красноречивый взгляд. – Пожалуй… да уж… Айзек, будьте добры, уберите это, – она кивнула на роскошный торт.

– А я хочу попробовать, – громко объявил Илья. И посмотрел на отца: – Я хочу!

Елена Андреевна выпрямилась, откинулась на спинку стула. Сыну она не сказала ничего – даже того, что в присутствии взрослых подростки так себя вести не должны.

Обескураженный, плохо понявший, что же, собственно, не так с его кулинарным шедевром, повар Айзек, орудуя ножом и серебряной лопаточкой как истинный художник, взрезал торт и подал Илье кусок на тарелке.

– Что-то прохладно становится, – мягко заметила Лидия Антоновна.

– Да, тут у нас по вечерам того… бывает. Горы все-таки. А дни стоят теплые, – благодарно откликнулся Андрей Богданович.

– Маша, я тебе показывал мой новый мотоцикл? – спросил Богдан.

И беседа снова зажурчала. И ужин при свечах на террасе, увитой диким виноградом, пошел своим чередом.

Закончилось все довольно поздно – во втором уже часу. У Сергея Мещерского едва хватило сил доползти до отведенной им комнаты, снять костюм и… Через пять минут он уже крепко спал.

А вот Вадиму Кравченко, для которого в обычные времена можно было из пушки палить – не разбудишь, не спалось, не дремалось на новом месте. Хотя устал он не меньше Сергея. Он ворочался, курил в постели. В комнате было свежо. Ветер с гор шевелил в открытом окне легкую штору-маркизу. Внезапно Кравченко услышал шаги в коридоре – кто-то быстро прошел, почти пробежал мимо их двери.