— Я не рассчитывал попасть на Никель с востока, да ещё под пулями. Мне чертовски повезло…

— Кто вы? — не дослушал Гросс, которому явно не терпелось узнать личность перебежчика, внушающего своим внешним видом и поведением доверие. И он решил, что неизвестный, видимо, разведчик, работающий на немцев, перешёл линию фронта неспроста: либо с большими срочными новостями, либо после провала у русских.

— Моя фамилия Ланге. Больше я не скажу ничего, — проговорил перебежчик, вставая, и, подойдя к Гроссу, добавил: — Прошу помочь мне добраться до Никеля.

Эти слова ещё больше убедили Гросса в его предположении. Он решил поговорить с Ланге наедине. Взяв с собой на всякий случай солдата, они втроём вышли из землянки. Гросс задумался, куда идти: к себе в гестапо или в штаб дивизии, а может быть, на месте убедиться в личности Ланге и, если у того действительно срочное дело, отправить его на Никель.

«Но почему на Никель? — недоверчиво подумал Гросс. — Какое может быть дело у неизвестного в захудалом поселке рудника, где, кроме коменданта, нет ни начальства, ни порядочных немцев?»

Гросс шёл первым. Он не спеша спустился с хребта, круто свернув направо к дороге, направляясь в гестапо.

Порт Лиинахамари, окружённый неуклюжими, обрывистыми сопками, был главной базой немцев, через которую шло снабжение фронта. Но по заливу, похожему на большое озеро, редко ходили корабли. Окрашенные под цвет камня, они заходили в него ночью и прятались под скалами. Пять причалов редкими зубцами выдавались в залив. Днём они пустовали.

На сопках лепились одинокие домики, землянки, и только около плавучих мастерских, расположенных в самой узкой части залива, выделялись на фоне чёрных мрачных сопок три больших бензохранилища. Вдоль берега шла единственная широкая, укатанная дорога. Она подымалась на сопку, расплывалась ровной площадкой около трёхэтажного каменного здания штаба командующего 20-й горно-стрелковой Лапландской армии, снова выравнивалась у противотанковых ворот и бежала дальше змейкой между озёр и сопок на Печенгу, а за Печенгой разветвлялась: одна дорога шла на Мурманск, другая — через Никель, в Норвегию.

После выхода Финляндии из войны дорога оживилась. День и ночь автомашины, повозки, колонны пеших вереницей тянулись к фронту. Спешно снимались воинские части с юга Норвегии, строились новые опорные участки на побережье Баренцева моря, в предполагаемых местах высадки русского десанта. Тысячи людей занимали оборону на голых сопках, под открытым небом.

Грязь и слякоть покрыли заполярные тропы. Стрелковые части, вырвавшиеся по бездорожью к морю, уже 8 сентября оказались без продовольствия. Тыловые части застряли в пути, а первая партия навьюченных лошадей заблудилась в сопках и вышла на Печенгу.

На третьи сутки суматоха первых дней начала затихать. На побережье стрелковые части 6-й горно-егерской дивизии (ГЕД) занимали новые рубежи. И только 2-я ГЕД на Мурманском участке фронта и в районе Муста-Тунтури осталась на месте. Командир этой дивизии генерал Кайфер был вызван на совещание к новому командующему армией, где пробыл недолго. Не по годам быстрой походкой сбежал он с третьего этажа штаба. У подъезда адъютант ловко открыл дверцу «опель-адмирала». Машина покатила по укатанной дороге между сопок.

Сложив руки на коленях, Кайфер сидел на заднем сиденье, раскачивался всем телом, хрипло прокашливался. Адъютант обер-лейтенант Зимбель, молодой блондин с круглым, немного сплющенным лицом и большими воспалёнными глазами, сидел рядом с шофёром и, как сова, смотрел на дорогу. Его голова, казалось, не держалась на тонкой длинной шее, сильно наклоняясь вперёд, а губы недовольно выпячивались.

Не случайно Кайфер третий год возил с собой Зимбеля по фронтам и оккупированным странам. Он любил его за услужливую исполнительность, осторожность, за находчивость и исключительную изобретательность в исполнении желаний генерала, когда тому хотелось весело провести время.

Два месяца назад Кайфер прибыл в Норвегию из Берлина командовать дивизией, которая сменяла части на побережье, прилегающем к Рыбачьему. Новое назначение Кайфер принял как обиду. Но ничего не оставалось делать. Восточный фронт его устраивал ещё менее.

Сейчас он ехал всю дорогу молча, изредка подымая морщинистые отяжелевшие веки. Мелкий дождь дрожащими струйками скатывался по стеклам машины. Кайфер не любил сырой погоды. Он говорил, что от дождя у него всегда бывает пасмурное настроение и неуютно на душе.

Кайфер остановил «опель-адмирал» около небольшой деревянной часовни, одиноко стоящей на пригорке, перед въездом в Печенгу. Вылез из машины. Большим полем раскинулось перед ним кладбище в четыре с лишним тысячи берёзовых крестов. Они, как строй погибших солдат, окружили гранитный постамент, над которым возвышался большой чёрный крест из мрамора. На бронзовой дощечке были выбиты слова памяти погибшему командующему армией.

Кайфер прочитал несколько надписей на крестах, прошёл по краю огромного кладбища и остановился около ветхой часовни, рассматривая висящий в ней большой бронзовый колокол. По его ободку в один ряд выступали крупные буквы старинного русского шрифта. Генерал с трудом по слогам прочитал: «Подарок князя Печенгского…» — дальше не было видно, а заходить в часовню он побоялся, она могла рухнуть…

Машина круто развернулась и, свернув с главной дороги, закачалась, запрыгала по грязной прифронтовой широкой тропе, направляясь к Чаравара — гарнизону и штабу дивизии около Муста-Тунтури. Кайфер вспомнил почему-то последний виденный им в Лейпциге парад войск. Шум и звон отдавались в ушах. Всё сильнее и чаще дребезжали барабаны, визжали фаготы и трубы. Быстрым маршем проходили войска трёхколонным строем, мелькали ровные ряды высоко подымающихся ног… Потом всё это мгновенно исчезло. Вместо войск мысленному взору представились ряды берёзовых крестов, тянувшихся до бесконечности. Кайфера передёрнуло, по телу прошла дрожь.

— Боже мой! Когда наступит этому конец! — вслух сказал он и тут же подумал: «Пусть лучше его не будет».

Машина пробуксовала на гальке, спустилась в лощину и остановилась около одноэтажного каменного домика. В нём было темно. Зимбель открыл наружную дверь, зажёг свет в прихожей.

— Где часовой? Почему нет охраны дома? — резко спросил Кайфер.

Зимбель пожал плечами, помогая раздеться генералу.

— Где же эта… Эмма? Спит, что ли? — удивился Кайфер, доставая сигару, и вдруг бросился в угол комнаты.

Зимбель отпрянул в сторону и увидел стоящий в углу автомат. В соседней комнате послышались стук и шарканье ног. Кайфер постучал костяшками пальцев в дверь, но тут же сел в кресло, задыхаясь от гнева. Зимбель хотел было открыть дверь силой, но из комнаты донеслось:

— Минутку, дорогой, я открою.

Эмма вышла раскрасневшаяся, непричёсанная, испуганная. Длинный серый халат с вышитыми чёрными оленями был не застёгнут.

— Мой милый!… Ты так быстро вернулся… Что-нибудь случилось в дороге? — Она взяла сигарету, села на низкую спинку кресла. — Почему ты молчишь? — Эмма положила руку на плечо Кайфера, но сразу убрала её. — Прикажи обер-лейтенанту пойти погулять. Я слышала, он так любит природу…