«Археолог, какое-то старье, положить его спать у князя в кабинете». На другой день за завтраком гостя увидели, он оказался молоденьким, хорошеньким, и решили ему дать комнату для приезжих.

Пробыл он там три дня. Е.И. говорит, что он расположил их к себе тем, что дипломатично и тонко завел разговор о старине своей фамилии Рерих и своего рода, а вся семья Путятиных увлекалась старинными родословными.

Фамильный герб рода Рерихов

Потом Е.И. рассказала мне и мадам Колокольниковой о жизни своей тетки, княгини Путятиной, когда она была первый раз замужем за

Митусовым, известным богачом и развратником. Прямо роман какой-то.

Долго мы сидели на веранде и беседовали о литературе. Е.И. говорит, что никогда не простит Л. Андрееву его «Бездны»[62]. Вообще Е.И. чудесно говорила об ответственности писателя перед читающим его молодым поколением. Тонко она чувствует истину в искусстве.

Е.И. в самом раннем детстве преследовали голоса, богохульствующие против Бога. Голоса эти ее страшно мучили, все время шепча против Бога, и она, боясь говорить взрослым об этом, обыкновенно садилась на диване в темной комнате и твердила, закрыв глаза: «Боженька хороший, Боженька хороший»[63]. И долго ей приходилось это твердить, иногда целыми часами, до того ее мучили эти голоса. Е.И. говорит, что с тех пор она получила постоянное памятование о Боге, то есть мысль о Боге ее никогда не покидала. Когда что-нибудь хорошее случалось в ее жизни, она всегда посылала благодарность Богу. Она даже думает, что эти голоса в детстве были для нее нужным испытанием.

Очень красиво описала она богослужение в Валаамском монастыре, где была с Н.К. Но с ужасом говорила об ужасных черных одеждах схимников, считая, что они пугают своим видом людей, а это не соответствует идее служения Богу — такое ужасное одеяние с черепом, костями и другими атрибутами, вышитыми на нем.

Во время нашей прогулки мадам Колокольникова спросила, каких друзей Е.И. имела среди женщин и вообще с какими дамами она встречалась. Е.И. ответила, что женщин вообще не любила, с ними неинтересно было разговаривать. Мне было крайне отрадно, когда она сказала, что я ее первый друг и первая женщина, с которой она так легко может беседовать. Я бесконечно счастлива, зная это.

Н.К. сегодня за ужином подтрунивал над нами. Во-первых, расспросил каждого в отдельности, хотелось ли нам спать. Оказалось, всем хотелось. «Как же, говорит, Достоевского изругали, Арцыбашева уничтожили, Толстого ругнули, Чехова не признали, а вместо всего этого всем надо было спать идти».

Вспомнила я, кстати, эпизод из жизни Е.И. с колибри. Когда Рерихи были в прошлом году летом в Нью-Мексико, Е.И. очень много работала: и печи топила, и готовила. Никто из мужчин ей не помогал, на что она очень обижалась. Раз они ушли гулять, приходят домой и говорят: «Мама, а мы видели массу чудных колибри». А она как раз мучилась над топкой печи во время их отсутствия. Услышав про колибри, она горько заплакала, так как чаша ее обиды переполнилась. Так они ее потом и дразнили «колибри».

Воспоминания Н.К. Рериха о его студенческих годах и о детстве. — Беседа с Е.И. Рерих

Н.К. рассказал сегодня за завтраком, как однажды в молодости написал картину очень густыми красками и поставил ее лицом к печи сушиться, а сам ушел. Возвращается домой, чувствует странный запах в комнате — блины, не блины. Смотрит, а краски все растопились и потекли густым слоем. Он ее, конечно, сейчас же положил на пол, чтобы дальше не текло. И вот образовался какой-то удивительный эффект тонов и сама краска стала прямо как эмаль. Потом все осматривали ее со всех сторон, даже нюхали и никак не могли понять, как он ее писал. А сказать правду он тоже не мог, ибо подражание такому процессу для многих было бы опасно.

Курьезный случай был у них в университете. Приехал шах персидский к ним, и вот депутация университета произнесла ему речь на персидском языке. Он выслушал, потом спросил через переводчика, на каком языке они ему говорили. Оказывается, речь была на древнеперсидском языке, на котором уже столетия никто не говорит!

Удивительно смешно как-то рассказал Н.К., что его в детстве учили играть на рояле, чего он терпеть не мог. Давали ему рубль в час за практиковку и учили играть «Буренушку», но он и от денег, и от игры отказался. «Левой рукой играл, правая не могла двигаться или же играла то же самое, что и левая, а правой рукой когда играл, повторял ту же историю с левой рукой. Двумя руками разное играть никогда не мог».

Вчера получена телеграмма от Хоршей: неожиданный успех обеспечил название Мастер-институт для нас. Так всегда оканчиваются дела Мастера, за которые мы боремся по Его воле.

Утром беседовали с Е.И. и мадам Колок[ольниковой]. Е.И. много рассказывала о Тибете, Далай-ламе, обычаях его выбора и советовала прочесть книгу о Тибете одного индуса, пробравшегося туда. Потом много рассказывала о Блаватской.

Е.И. много читала, у нее глубокие знания, читает она с раннего возраста, удивительно красиво говорит и при этом вся светится, в особенности когда говорит о Мастере. У нее два идеала женщины — русской и индуски. Между прочим, [Е.И.] рассказала, что перед ее замужеством у нее три раза был сон, все тот же: голос велел ей выходить замуж за Н.К. А она с раннего детства голосу этому беспредельно верила.

Сон 3. Фосдик

В ночь на 8 августа мне снился очень интересный сон, который Н.К. велел записать. Е.И., Н.К., я и Нуця были в антикварной лавке, и какая-то женщина в черном показывала нам предметы странного вида: на длинной палочке восьмиконечной широкой формы была посажена какая-то штука, серебряная, тонкой филигранной работы, и к ней наверху был приделан еще шпиль. Все это издавало легкий серебристый звон, когда им потряхивали в руке. Эти предметы были все одинаковы, постепенно увеличивались в размерах. Наконец, последний предмет оказался скипетром, на котором горели ярко-желтые камни в виде цветка. Он был дан Е.И. в руки, и она его очень серьезно рассматривала, держа в руке. Мы же все сидели и смотрели.

Вчера вечером наслаждались дивным закатом.

Воспоминания Н.К. Рериха

Н.К. вспомнил, как покойный Леонид Андреев ему говорил: «Луначарский хуже всех теперь в России. В то время как Троцкий и Ленин хотят покупать тела людей, он старается купить их душу».