4. Покойник пришел первым, но за ним по пятам следовал убийца. Он быстро укокошил жертву, не пустив его в архив, после чего начал поиски. В данном случае он мог провести в архиве и два часа.

В трех версиях убийца немедленно покидает место преступления, то есть сразу же после девяти, четвертая подразумевает, что он мог находиться в архиве вплоть до полудня.

Своим декоративным оружием убийца мог грохнуть жертву с равным успехом, находясь в любой позиции — и сверху, и снизу, то есть мог находиться и ниже, и выше своей жертвы. Только обязательно сзади. Нет, они не стояли лицом к лицу. Пока еще никто не мог сказать, насколько это обстоятельство сыграет роль при расследовании и сыграет ли вообще.

Работу следствию немного облегчила архивистка. Перед ней поставили задачу предоставить следствию сведения о том что находилось в этом архиве и чего там в данный момент не обнаружено. И сделать это немедленно, раз, два — и готово. А лучше бы и еще быстрее.

Архивистка, пани Данута, побледнела как смерть и горько пожалела, что не сбежала от полицейских куда глаза глядят, что не попала под трамвай, что не лежит в больнице со сломанными руками-ногами. Ведь могла же она упасть, удариться головой и потерять память? У нее даже мелькнула мысль притвориться, что ничего не помнит и еще хуже соображает. Тогда ее наверняка оставили бы в покое или — какое счастье! — поместили в сумасшедший дом. К сожалению, хорошая мысля, как известно, приходит… с опозданием, а пани Данута как последняя идиотка осталась на месте и в толпе других телевизионщиков, разинув рот, наслаждалась сенсацией. Повяжут ее, как пить дать повяжут… Может, еще не поздно сбежать? Нет, поздно, вон полицейский не сводит с нее хищного взгляда, караулит каждое движение…

К счастью, эксперты возились долго. За это время Данута смогла взять себя в руки и прийти к мужественному решению — говорить только правду! А что делать? В худшем случае ее взашей вытолкают с работы, но впутываться в какие-то преступные комбинации, задуманные высоким начальством, во все их махинации — нет уж, увольте! Итак — правда, одна правда и только правда. Если бы удалось кое-что из этой правды утаить, так еще лучше. А не удастся — значит, судьба.

— Начну с того, пан комиссар, — сказала она своему стражу, нечаянно угадав его чин, — что я работаю здесь девять лет, а все это, — она широким жестом обвела свое хозяйство, — копилось веками!

И это была правда, хотя и с некоторым преувеличением.

— Еще при старом строе все тут было забито, а тот, что тогда был самым главным на телевидении… ну, вы помните… как его… Щапельски… нет, Щепаньский, ну тот самый, что своими сапожищами, измазанными навозом, все ковры на ТВ затоптал, — так он то и дело приносил новые материалы. Видите ли, это ведь не мне решать, что пойдет в эфир, а что сюда угодит.

Комиссар полиции, слушая свидетельницу, оглядывал комнату и соображал, с какого угла лучше начать.

— Но вам известно, что записано на кассетах?

Пани Данута искренне возмутилась:

— Да господь с вами, пан комиссар, мне этого знать не положено! И все эти материалы до меня никто толком не оформлял, то есть никаких актов о передачи, ничего такого. Это архив закрытый. Почти тайный, о нем даже не все на телевидении знали. На мой взгляд, это и не архив вовсе, а мусорный ящик.

— Тогда хотя бы в общих чертах опишите, что здесь хранится.

— Да все! Ну конечно, не одежда и не обувь. Тут собраны кассеты, пластинки, магнитофонные и прочие пленки, часть из них попала сюда по причине брака, а часть — секретные материалы, которые нельзя показывать публике, а еще тут есть всякие документы и кадры, компрометирующие высоких особ. Словом, километры пленки. А еще фильмы, запрещенные цензурой. Столько потрачено денег!

Полицейского больше всего заинтересовал компромат, такая уж у него профессия, но он решил действовать методично.

— А материалы, которые поступили уже при вас, вы как-то фиксировали?

— А как же!

— На бумаге или заносили в компьютер?

Пани Данута ответила с запинкой:

— По-разному. Если вещь не слишком постыдная, такая, что надо только переждать… знаете, ведь всякое случается… то я, как вы уже догадались, вносила ее в компьютер, но такой… не подключенный к Интернету… На всякий случай, если что случится, чтоб на меня не сваливали. А остальное — в тетрадь, в алфавитном порядке, в одном экземпляре…

Комиссара чрезвычайно заинтересовала эта тетрадь, хотя сначала он подумывал начать с просмотра компромата. Однако комиссар был человеком ответственным, он поборол чисто личное любопытство и желание немного развлечься и потребовал заветную тетрадь.

И они с архивисткой взялись за работу.

Не придумав ничего умнее, я поехала на улицу Винни-Пуха.

Когда-то я уже бывала там, навещала кого-то, вот только кого — напрочь запамятовала. А всему виной дискуссия с одной зубной протезисткой. Так она меня тогда разозлила, эта врачиха что даже сейчас мурашки по коже, стоит ее вспомнить. Эта баба заявила что медицина абсолютно не в состоянии сделать то, что я от нее требую. Ну да «не в состоянии». Я же своими глазами видела как именно эту штуку в моем присутствии сделали одной моей знакомой, и та потом уверяла что сделали отлично. С трудом удержавшись от просьбы укусить меня для проверки новыми зубами, я тем не менее убедилась в качестве протеза, встретив эту знакомую через четыре года. Та уверяла, что до сих пор у нее во рту все в порядке.

Так кто же привел меня к этой недоделанной стоматологине?

Уже с порога я вернулась к письменному столу и стала перелистывать свой календарь. Вроде бы та моя знакомая была на букву «К». И наверняка как-то связана с медициной, не обязательно со стоматологией.

На «К»… Вот! Кристина Годлевская! Ну конечно же, Кшися, у нее вечно собирается весь цвет нашей медицины, не только стоматологи. А больше на улице Винни-Пуха я никого не знаю… Кристина Годлевская, дом 2/4, квартира 14, третий этаж.

Припарковаться я смогла лишь на Свентокшистской, то есть на другом конце Винни-Пуха но ничего, улица-то совсем короткая. Тут вспомнила, что в последние годы все завели себе домофоны и, не имея ключа, в подъезд не войдешь. По домофону надо позвонить в квартиру, и ее хозяин тебе откроет дверь подъезда, а что я скажу снизу незнакомому человеку? А если я ошиблась и никакая Эва там не живет? Кстати, а какой номер дома?

Кшися Годлевская живет в доме 2/4, и у нее третий этаж. Мартуся говорила, что Эва с этим идиотом Ступеньским живут на втором этаже, значит, следующий подъезд. Рискну!

Рисковать не пришлось. Как по волшебству, дверь распахнулась, стоило мне к ней приблизиться, и на улицу пулей вылетел мальчишка с целым ворохом картонных папок под мышкой. Одна из папок упала в дверях, ему пришлось притормозить и вернуться. А я наградила волшебника милой улыбкой и скользнула в дом.

На втором этаже три двери, вопрос — какая из них мне нужна. Давно канули в прошлое таблички с фамилиями жильцов, как и их визитные карточки, приколотые кнопками к двери, хорошо хоть, что вместе с ними не удалились в синюю даль номера квартир. Номер двадцать восемь или двадцать девять, одна из них Ступеньского, вторая — Эвы. Какая именно? Ладно, начну с той, что ближе.