Отец ждал, что Боян привезет поросят на Божич – Рождество. У него очередь была из желающих: в каждом доме к празднику запекают свинину. Боян всегда специально выращивал к этому дню пару десятков поросят и привозил в город, в лавку отца. А в этом году не приехал.

Вукашин знал, что отец переживает – не столько из-за упущенной прибыли, сколько из-за того, что могло произойти что-то нехорошее. Может, Боян затаил обиду на друга? Да нет, вроде бы расстались хорошо. Значит, случилось что-то?

А вот это могло быть. Не только Боян – многие другие люди, что жили в горах, давно уже не показывались в городе. Поначалу никто особенно не волновался: снегопады в этом году были такие сильные, что все дороги в округе завалило – не проехать. С декабря и почти до середины января Добрич, Журево, Владе и другие деревни были отрезаны от мира, так что их жителям пришлось нелегко.

– Да ведь они не в первый раз зимуют, прекрасно знают, что да как, – мать успокаивала отца, но Вукашин видел, что она и сама переживает. Десанка, двоюродная сестра матери, была замужем за Бояном. Мать очень любила и Десанку, и ее детей – Ану и Петара, который был совсем крошкой.

Потом снегопад закончился, морозы сменились оттепелью. Снег растаял за несколько дней, и, как обычно бывало в их краях, вскоре стало тепло. Время повернуло на весну, как говорила мать, и уже почти не верилось, что все это вправду было: темные холодные ночи, завывание ветра в трубе, снежные заносы.

Дороги освободились от снега, но никто из селян так и не показался в городе. Лавочники не приезжали за товаром для своих магазинчиков, крестьяне ничего не привозили на продажу.

– Что там могло случиться? – спрашивали друг у друга горожане, строя всевозможные, порой самые невероятные предположения. У многих в горных деревнях жили родственники, друзья и знакомые.

– Надо бы съездить, проведать, – говорили некоторые, но поездки каждый раз откладывались.

Все дело было в том, что жители города редко заезжали в горы, чаще селяне спускались к ним. Многие просто не знали дороги, а кто-то и опасался: заплутаешь, собьешься с пути, а места там дикие, нехоженые.

Потом дело, наконец, дошло до властей, и Городской совет постановил отправить двух стражников проверить, все ли в порядке в горных деревушках. А поскольку один из стражников, Радослав, постоянно покупал мясо в лавке отца, то одним из первых узнал об этом и тоже захотел поехать.

Радослав был только рад – вместе веселее, да и помощь может потребоваться, – но накануне отец заболел: спина, которую он надорвал пару лет назад, дала о себе знать, и он не мог подняться с кровати.

Так и вышло, что в путь вместе со стражниками отправился пятнадцатилетний Вукашин. Мать не хотела, чтобы сын ехал, но он, напустив на себя серьезность, сказал, что уже достаточно взрослый и может подменить отца.

Ехать решили засветло. До ближайшей деревни, Владе, было примерно семь или восемь часов конного пути. А Добрич, где жил Боян с семьей, находился еще дальше, часах в двенадцати. Если они собираются в этот день заехать и туда, то лучше поспешить, чтобы успеть, пока не стемнело. Ночевать в горах под открытым небом опасно.

Две трети пути одолели легко, дальше, когда дорога стала все круче забирать в горы, дело пошло не так быстро, но все равно, как говорил Радослав, к полудню они точно должны быть на месте.

Вукашин глазел по сторонам, прислушиваясь к разговорам спутников. Радослав, высоченный, с пышной седой шевелюрой и большими добрыми глазами, держался спокойно, был немногословен, говорил рассудительно, взвешивая каждое слово. Его напарника звали Небойшей, и он был совсем другой: невысокий, верткий, чернявый, говорливый и шумный, как горная речка, что скачет по камням.

Небойша тоже был неплохой, веселый, но его язык мог остро ранить, и Вукашин иной раз досадливо краснел от язвительных замечаний. И все равно поездка радовала, потому что нарушала скучное однообразие его жизни, которая шла по заведенному порядку: помощь родителям, домашние дела да работа в лавке.

Привал они сделали на открытой поляне, а вернее, на большой площадке, что нависала над обрывом. Кругом был лес – высоченные древние деревья с толстыми стволами, непролазные заросли, густые кусты, а вид, который открывался, если подойти к краю площадки, завораживал: куда хватало глаз, зеленые луга, квадраты полей, редко-редко – поселки и отдельно стоящие дома, которые с такой высоты казались совсем крошечными, игрушечными.

Было совсем тепло, солнце грело по-весеннему.

– Воздух-то какой, а? – сказал Небойша, разламывая бурек с мясом. – Даже в голове от него шумит, как будто сливовицы напился.

Радослав расстелил на траве платок, выложил из сумки хлеб, яйца, молодой сыр. Вукашин тоже вынул собранные матерью припасы: питу, свинину, нарезанную большими кусками, соленое сало – бело-розовое, с прожилками мяса.

– Я бы здесь дом поставил и жить остался, – сказал Вукашин, тут же устыдившись наивности этого замечания.

Небойша, разумеется, не оставил его слов без комментария.

– Молодой ты, совсем еще волчонок, – проговорил он, намекая на имя: «Вукашин» означало «волк». – А как подрастешь, женишься, так и узнаешь, что одним воздухом и видом красивым сыт не будешь. У отца твоего – солидное дело, а ты – один у него наследник. Так что не в горах тебе жить, а за прилавком стоять, взвешивать свиные потроха и говяжью вырезку. – Вукашин насупился, и Небойша потрепал его по плечу: – Ну же, не куксись, я не в обиду говорю, дечко![1]

Отдохнув немного и перекусив, путники направились дальше, и когда солнце уже стояло в зените, добрались до деревни Владе, которая словно вывернулась из-за поворота им навстречу. Узкая дорога внезапно расширилась в несколько раз, образовав большую круглую площадь, которая и была центром Владе. На краю ее примостились несколько строений: пара лавчонок и корчма, она же – постоялый двор.

– Вот и славно! Прибыли! – воскликнул Небойша, и они ускорили шаг.

Владе – совсем маленькое селение, всего-то полтора десятка домов, которые лепились к горному склону над площадью, как ласточкины гнезда. Весной и летом склоны утопали в зелени: все жители деревни выращивали виноград и «дуню» – айву, делали вино и ракию. А на более пологих участках, повыше, пасли коз и растили пшеницу и кукурузу.

От площади наверх, к домам, вели аккуратные, посыпанные камешками дорожки. Радослав и остальные спешились возле корчмы. Пока привязывали коней, ждали, что хозяева выйдут им навстречу, но никто так и не показался.

– У них что тут, каждый день гости бывают? – проворчал Небойша.

Радослав ничего не сказал, лишь нахмурился, между его бровей пролегла глубокая складка. Кони нервничали: переступали копытами, рвались с привязи, запрокидывали головы, прядали ушами.

– Тише, тише, – приговаривал Вукашин.