Между тем Лжедмитрий II уже появился. В отличие от первого самозванца, его происхождение известно. Им стал нищий еврей Богданко, учитель из Шклова. Священник, содержавший школу, прогнал его за блудливость, и он бродяжничал, перебиваясь случайными заработками. В Польше в это время Сигизмунд как раз сумел подавить рокош и, с одной стороны, участвовавшая в нем шляхта искала, куда бы скрыться от наказаний, а с другой, король распустил набранных для гражданской войны наемников. Оставшись без работы, они безобразничали и промышляли грабежами, готовые поступить на службу кому угодно. При этом от участников похода первого самозванца распространялись легенды о сокровищах России, о легкости побед над “московитами”. Знали, что силы Москвы подорваны восстаниями. Идея буквально носилась в воздухе — эх, если бы найти нового “Дмитрия”! Первыми додумались паны Меховецкий и Зеретинский: взяли за шкирку подвернувшегося им бродяжку и объявили — тебе и быть “царем”. Он пробовал удрать. Поймали в Пропойске и посадили в тюрьму. Пригрозили обвинением в шпионаже и вынудили согласиться. Отправили через границу в сопровождении какого-то “ляха”, чтоб присматривал, и стали набирать войско — желающих хватало.

Лжедмитрий появился в Стародубе, где встретил Заруцкого. Атаман хорошо знал первого самозванца, но предпочел принародно “узнать” второго, за что стал его приближенным и был из казаков произведен сразу в “бояре”. В войско им удалось набрать лишь 3 тыс. сброда. Но пришел Меховецкий с 5 тыс. воинов, Будила с отрядом конницы, присоединились запорожцы. И двинулись выручать Тулу. По дороге разграбили Карачев, Козельск. Но к Болотникову не успели. У Шуйского нашелся умелец, некий Мешок Кравков, взявшийся запрудить р. Упу. В Туле, и без того голодавшей, началось наводнение, уничтожившее последние запасы продовольствия. Горожане пошли на переговоры и капитулировали на условиях сохранения жизней. Туляков Шуйский действительно помиловал, мятежные дворяне отделались ссылками. Но “царевича Петра” повесили, Болотникова отправили в Каргополь и тайно утопили, а рядовых повстанцев разослали партиями по разным городам, и тех, кто очутился в московских тюрьмах, тоже втихаря перебили.

Опасность нового “вора” царь недооценил, распустил армию по домам, полагая, что оставшиеся центры мятежа без труда усмирят отряды его воевод. Правда, и Лжедмитрий, узнав о падении Тулы, счел дело проигранным и удрал в Орел. Его догнали люди Меховецкого и вернули, он сбежал опять. Но по Польше уже шла молва о втором “Дмитрии”, и многие шляхтичи, зачастую просто из желания поправить материальные дела, ринулись в авантюру. На дороге беглого “царя” встретили паны Валявский и Тышкевич с 1800 бойцов, перехватили и вернули. Появились банды других панов — Хмелевского, Хруслинского, прибыл и один из покровителей первого Лжедмитрия Вишневецкий. Его тоже не волновало, что “царь” стал другим. В ноябре войско подступило к Брянску. Три недели безуспешно осаждали его, затем на помощь городу пришел царский отряд Ивана Куракина. Зима была теплая, Десна не замерзла, и за ней “дмитриевцы” чувствовали себя в безопасности. Однако русские ратники вдруг бросились в ледяную реку, форсировали ее и ударили на лагерь, осажденные брянцы помогли им вылазкой. Многих “воров” побили, остальные отступили в Орел.

Подавить мятеж Шуйскому не удавалось. Взять Калугу его воеводы так и не могли. На помощь им царь отправил 4 тыс. амнистированных казаков Беззубцева, но они разложили осадное войско, подняли там бунт, верные правительству части бежали в Москву, а Беззубцев ушел к Лжедмитрию. За зиму его армия усилилась. Стекались разгромленные болотниковцы. Из Польши привели отряды Тышкевич, Тупальский, съездив на Дон, набрал 5 тыс. Заруцкий. Украинских казаков привел полковник Лисовский. Наконец, появился очень популярный среди шляхты князь Ружинский — он промотал все состояние, влез в долги и в Польше занимался открытым разбоем. Даже его жена во главе отряда гайдуков совершала грабительские набеги на соседей. Теперь он заложил свои имения и навербовал 4 тыс. гусар.

Ружинский вступил в конфликт с Меховецким и произвел переворот, собрав “рыцарское коло” (круг), где его избрали гетманом. Казачью часть войска возглавили Лисовский и Заруцкий, прекрасно поладивший с поляками. Со вторым “Дмитрием” никто не считался. Когда он пробовал протестовать против замены Меховецкого Ружинским, его чуть не отмутузили и грозили убить. Поляки презрительно называли его “цариком” и заставили подписать “тайный договор” об уступке им всех сокровищ, которые будут захвачены в Кремле. А когда вновь прибывшие из Польши сомневались, тот ли это “Дмитрий”, который был раньше, им отвечали: “Нужно, чтобы был тот, вот и все”. Тут как тут оказались и иезуиты, до нас дошел проект их соглашения с “цариком” — разумеется, о введении на Руси католичества.

Войско к весне достигло 27 тыс. Причем в отличие от болотниковцев, большую его часть составляли профессионалы — польская конница, наемная пехота, казаки. Но и “мужичьем” самозванец не брезговал. Раздувая пламя гражданской войны, издал указ, по которому имения дворян, служивших Шуйскому, конфисковывались, и их могли захватывать холопы и крестьяне. Покатилась новая волна погромов и насилий. Царь по весне стал сосредотачивать армию в Болхове. Тут собралось 30–40 тыс. ратников. Но состав был неоднородным — и поместная конница, и отряды служилых татар, и иноземный полк. А главное, опять был назначен никудышний главнокомандующий, еще один брат царя, Дмитрий. Разведки он не вел, и вышедшие навстречу из Орла части самозванца неожиданно атаковали передовой полк. Он смешался, покатился назад, смяв и большой полк. Лишь смелая атака сторожевого полка Куракина спасла положение и отбросила врага.

Стороны начали разворачиваться к битве. Царское войско заняло удобную позицию за болотом. Но поляки применили хитрость. Нашли брод в стороне, а их слуги в отдалении стали гонять туда-сюда обозные возы, подняв над ними знамена и значки. Расстилающееся облако пыли, над которым мелькали эти значки, показалось воеводе огромной армией. Он струхнул и приказал увозить артиллерию, чтобы укрепиться в Болхове. Его части, увидев, что увозят пушки, тоже запаниковали и стали отходить. А поляки в это время успели форсировать болото и ударили во фланг. Отступление превратилось в бегство. Пушки бросили, в крепость Болхова набились, кто сумел. Остальные катились дальше. В этих местах проходила одна из засечных черт от татар — деревоземляная стена с единственными воротами. Бегущих прижали к стене и рубили, пока они давились в проходе. Разгром был полным. Болхов сдался. Многие спасшиеся дезертировали.

Царь спешно собирал новые силы, назначив лучших полководцев. Армии Скопина-Шуйского приказал перекрыть Калужскую дорогу, а Куракина выслал на Коломенскую. “Дмитриевцы” тем временем разделились. Лисовский с казаками двинулся через Рязанщину, а Ружинский с “цариком” обошли полки Скопина западнее, через Козельск, Можайск и Звенигород. И внезапно в июне появились под стенами Москвы. Защищать ее было некому. Одна атака, и город пал бы. Но и Ружинский, не зная этого, потерял время. Ожидал подхода Лисовского, чтобы начать осаду с нескольких сторон. Долго выбирал место для лагеря и обосновался в Тушино. Скопин вполне мог нанести фланговый удар, однако в его войске обнаружилась измена. Он предпочел отступить в Москву, где заговорщиков арестовали — князей Катырева, Юрия Трубецкого, Ивана Троекурова сослали, рядовых соучастников казнили. Но родичи и близкие заговорщиков стали перебегать к Лжедмитрию — Дмитрий Трубецкой, Дмитрий Черкасский, за ними последовали ненавидевшие Шуйского князья Сицкий, Засекины.