По другую сторону очага могучий воин повёл плечами:

— Скажи, что мы нападём при свете дня, предводитель. Я обрёл глубокую ненависть к темноте. Костяной перевал ранил мне сердце.

— Нападём днём, Байрот Гилд, — ответил Карса, решив сделать вид, будто не услышал последнего признания Байрота, ибо слова спутника отозвались в его собственной душе так, что во рту появился кислый привкус. — Дети будут работать в полях, а значит, не успеют вовремя добежать до главного дома и укрыться внутри. Нижеземцы увидят, как мы скачем на них, и познают ужас и отчаяние.

— Это меня радует, предводитель.

Вся долина обильно поросла секвойями и кедрами, нигде — ни следа вырубки. Под густым покровом хвои дичи было немного, а дни проходили в тягучем сумраке, который рассеивался лишь в прорехах, оставленных упавшими деревьями. Запасы у теблоров быстро таяли; кони тощали, поскольку питались лишь жимолостью, мхом да горькими лозами; псы начали грызть подгнившую древесину, глотать ягоды и жучков.

К середине четвёртого дня долина сузилась, прижимая теблоров всё ближе и ближе к реке. Воины упорно продолжали двигаться по лесу, на расстоянии от узкой тропы, которая бежала вдоль реки. Таким образом, незамеченными, они приближались наконец к Серебряному озеру.

На закате, когда в небе начало пробуждаться звёздное колесо, уриды выехали к устью реки. На тропе, у заваленного валунами берега, нашлись свежие следы, ведущие на северо-запад, но никто ещё не возвращался этой дорогой. Над быстрым потоком в воздухе чувствовался холод. Там, где русло расширялось у самого озера, из песка и гальки образовался островок, заваленный плавником. Северный и восточный берега озера казались размытыми в дымке тумана над волнами. К этим, дальним берегам вплотную подступали горы, будто опустились на колени у подёрнутых рябью вод.

Карса и Байрот спешились и начали обустраивать лагерь, понимая, впрочем, что костёр этой ночью разводить нельзя.

— Те следы, — сказал через некоторое время Байрот, — оставили нижеземцы, которых ты убил. Хотел бы я знать, что́ они собирались делать в узилище демоницы.

Карса равнодушно пожал плечами:

— Может, собирались её освободить.

— Не думаю, Карса Орлонг. Чары, которыми они пытались поразить тебя, несли на себе печать бога. Думаю, они явились для поклонения, или, например, душу демоницы можно вызвать из тела, подобно тому, как приходят духи Ликов в Скале. Возможно, нижеземцы ходили туда к оракулу или даже полагали, что там живёт их бог.

Карса внимательно посмотрел на своего спутника, затем сказал:

— Барот Гилд, в словах твоих — яд. Та демоница — не богиня. Она была пленницей камня. Лики в Скале — истинные боги. Нечего даже сравнивать.

Кустистые брови Барота взлетели вверх.

— Карса Орлонг, я и не сравниваю. Нижеземцы — создания глупые, а теблоры — нет. Нижеземцы — дети и потому склонны к самообману. Отчего бы им не поклоняться демонице? Скажи, ты сам почуял живое присутствие в чарах, которыми они ударили тебя?

Карса задумался:

— Да… было что-то. Будто царапалось, шипело, плевалось. Я его отбросил, и оно сбежало. Так что это была не сила самой демоницы.

— Верно, она ведь уже ушла. Может, они поклонялись камню, которым её придавили — на нём тоже были чары.

— Но не живые чары, Байрот Гилд. Не понимаю, к чему ты клонишь, и я уже устал от бессмысленных слов.

— Я думаю, — настаивал Байрот, — что кости на Перевале принадлежат народу, который пленил демоницу. И это меня тревожит, Карса Орлонг, ибо кости эти очень похожи на нижеземские — потолще, конечно, но всё равно детские. Может статься, что нижеземцы в родстве с этим древним народом.

— Что с того? — Карса поднялся. — Не желаю больше слушать. Сейчас нам следует отдохнуть и приготовить оружие. Завтра будем убивать детей.

Предводитель направился к коням под деревьями. Рядом, среди собак, сидел Дэлум, по-прежнему с трёхногой самкой на руках. Одной рукой теблор бездумно поглаживал её по голове. Карса ещё некоторое время пристально смотрел на Дэлума, затем отвернулся и принялся готовить себе спальное место.

Звёздное колесо медленно проворачивалось на небе, единственным звуком вокруг оставался несмолкаемый плеск реки. Среди ночи ветер переменился, принёс запах дыма и скота, и один раз послышалось, будто вдали лает собака. Карса без сна лежал на мягком мху и молился Уругалу, чтобы только ветер вновь не переменился на рассвете. На нижеземских фермах всегда были собаки — их держали для тех же целей, для которых теблоры разводили своих псов. Острый слух и тонкий нюх позволят вовремя узнать о приближении чужаков. Правда, эти собаки, наверное, нижеземской породы — куда меньше теблорских. Клык со своей стаей быстро с ними разберётся. И атака будет внезапной… если только ветер не переменится.

Предводитель услышал, как Байрот поднялся и подошёл к тому месту, где спала свора.

Карса покосился туда и увидел, что Байрот присел рядом с Дэлумом. Псы вопросительно подняли головы и теперь смотрели, как Байрот гладит лицо Дэлума.

Карса не сразу понял, чему стал свидетелем. Байрот наносил на лицо Дэлуму боевую раскраску — чёрно-бело-серую, в цветах племени уридов. Так украшали себя лишь те воины, что осознанно ехали искать смерти в бою: знак того, что мечи их уже не вернутся в ножны. Но по традиции, обряд этот проводили стареющие воины, решив отправиться в последний набег, чтобы не умирать спиной на соломе. Карса встал.

Если Байрот и услышал шаги предводителя, то не подал виду. По широкому, грубому лицу воина текли слёзы, а Дэлум лежал совершенно неподвижно и смотрел в небо, не мигая, широко распахнутыми глазами.

— Он не понимает, — проворчал Карса, — но понимаю я. Байрот Гилд, ты бесчестишь всех воинов-уридов, которые носили прежде эту раскраску.

— Разве? Карса Орлонг, когда воин состарился, когда выезжает на последнюю битву — нет ничего славного в этом, ничего славного в боевой раскраске. Ты слеп, если думаешь иначе. Краска ничего не скрывает — отчаяние горит в его глазах. Ибо он пришёл к концу жизни и обнаружил, что жизнь эта была бессмысленна. Именно это понимание гонит их прочь из деревни, гонит на поиски быстрой смерти. — Байрот закончил наносить чёрную краску и перешёл к белой, размазал её тремя пальцами по широкому лбу Дэлума. — Взгляни в глаза нашего друга, Карса Орлонг. Всмотрись.

— Ничего не вижу, — пробормотал Карса, которого глубоко потрясли слова Байрота.

— Как и Дэлум, предводитель. Он вглядывается в… ничто. Но, в отличие от тебя, он не отворачивается. Смотрит со всем вниманием. Видит и ужасается.

— Ты бредишь, Байрот Гилд.

— Нет. Мы с тобой — теблоры. Мы — воины. Мы не можем дать Дэлуму утешение, и потому он пришёл за ним к этой собаке, самке с горечью в глазах. Ибо теперь он ищет утешения. И только его. Почему я дарую ему боевую раскраску? Он умрёт сегодня, Карса Орлонг, и, быть может, такого утешения хватит Дэлуму Торду. Молю Уругала, чтобы хватило.