— Врасплох застал, — Сергеев развел руками. — А обязательно решать прямо сейчас?

— Давайте так, — предложил обильно потеющий Блинов, разливая по рюмкам принесенный официантом коньяк, — ты же все равно неделю будешь в разъездах? Так?

— Так, — подтвердил Рахметуллоев, — но это не вопрос!

— Через десять дней ты в Киев собирался прилететь?

— Собирался.

— Не вопрос. Прилетай. Посидим у меня, в Конче. Плов не обещаю, но если очень надо, будет такой, что все туркмены мира слюной захлебнуться. А вот хорошее застолье, водочку под шашлычок и вакханок в веночках под пиво, — тут Блинчик причмокнул полными губами, — за милую душу обеспечим.

Глаза его на доли секунды подернулись влажной поволокой, и Сергеев подумал, что если бы он взял Блинова в работу, то искать слабые места долго бы не пришлось. Женский вопрос у Владимира Анатольевича был одним большим слабым местом — на все тело. Или на всю голову, это как посмотреть.

— Там и о делах поговорим. Домовылысь? — закончил Блинчик.

Сергеев кивнул. Рашид тоже.

— Ну, вот и отлично! — сказал Блинчик. — Ну, что еще по семь грамм, чтобы ребятам летелось хорошо?

— Лучше за посадку, — попросил Рахметуллоев жалобно, — я каждый раз, как лечу, прошу Аллаха о милости. Не люблю самолеты, а летаю по пять раз в неделю! Работа — ничего не поделаешь! Слушай, Блинов! Может у тебя на примете какой-никакой приличный самолет есть? Что я летаю на разном дерьме? Упаду еще, не дай, Аллах, пропасть ни за что! Умка, погляди у себя, может, что в загашниках наскребешь? Пожалей друга!

В этот момент Хасан повернулся в пол-оборота, чтобы подняться, и Сергеев увидел, наконец, причину странного звучания его голоса. Когда-то, если судить по шраму, достаточно давно, бедуин получил пулю в шею. Причем, небольшого калибра, скорее всего, пистолетную. Пуля прошла навылет — правее кадыка, зацепив по дороге трахею и голосовые связки, но, на счастье араба, миновав артерию. Хреновое было ранение, если говорить честно. Миллиметр вправо, миллиметр влево — и все, пишите письма. Но повезло, только осип, а от этого не умирают. Интересный ты, Хасан, парень, с историей. И не всем, видать, ты нравился в живом состоянии.

Пока Хасан ходил в туалет успели выпить еще по одной, причем Рашид, пользуясь отсутствием своего восточного партнера, успел отметиться тоже, и тут же заел коньяк бутербродом из лимона и бастурмы.

— Кто он такой? — спросил Сергеев. Не то, чтобы он ожидал услышать правдивый ответ, но спросить, просто по логике событий, был обязан.

Рашид махнул рукой.

— Представитель фирмы из Ирана. Очень металлом интересуются. Покупают в Украине много. Большая торговая фирма. Он там шишка — то ли главный менеджер, то ли директор по закупкам. Володя нам помог с контрактом. С иранцами хорошо работать — много платят наличными. Мы в Днепропетровске были, в Кривом Рогу были — очень хорошие контракты.

В кармане у Рахметуллоева зазвонил мобильный, он извинился и вытащил трубку.

— Да, — сказал он в микрофон. — Да. Очень хорошо. Оба? Часа три, три с половиной? Будут встречать, конечно! Нет, нет… Сразу же и обратно. Все договорено — встреча, выгрузка. Проблем не будет. Да. Как договаривались.

Сергеев невольно отметил, что в телефонном разговоре из речи Рашида исчез куда-то напевный восточный говорок, придававший ему этакий оттенок сказочной провинциальности. Вместо мягких фраз с «раскачкой» голоса — жесткие интонации делового человека. Ничего лишнего. Маска «человека востока» — удобная, расслабляющая противника и максимально эффективная для нанесения coup de grace. Где вы, бесценный наш товарищ Сухов?

— Ну, вот, — сказал Рашид, вешая трубку. — Нам пора. Все хорошее быстро кончается.

И обратился на фарси к подошедшему арабу:

— Груз вылетел. Дело сделано.

В руках у Хасана тут же возник мобильник — он нажал кнопку набора, приложил телефон к уху и, через несколько секунд, кивнул головой в подтверждение, не произнеся в телефон ни слова.

— Что ж, — сказал Блинчик, — давай прощаться.

Попытка обняться в исполнении Блинова и Рахметуллоева могла бы смотреться, как отдельное шоу толстяков — Бенни Хилл просто отдыхал. Сергеев тоже был обласкан — теперь от Рашида пахло не только сладким одеколоном с ароматом кориандра и сандала, а еще и коньяком, но совсем слабенько.

— Ты не представляешь, как я рад видеть тебя, Умка, — выдохнул Рахметуллоев ему в ухо еле слышно. — Вставайте, граф, нас ждут великие дела!

— Кто знает, где кончается искренность и начинается игра? — подумал Михаил с неожиданной грустью. — Во всяком случае — не я.

— I’ll glad to see you again.

Хасан снова сжал ему ладонь, как тисками, но на этот раз Сергеев ответил. Хват у него был не такой, как лет пять назад, но в глазах бедуина мелькнуло удивление.

Have a nice flight, Khasan! Be carefully!

— А вы друг другу понравились, — сказал Рашид, скаля белые, как сахар, зубы и заквохтал, — ничего, если договоримся и начнем работать — будете видеться часто.

Мужчина в форме таможенника вывел их на летное поле. Возле терминала стояла видавшая виды «Ауди» с надписью VIP. Хасан, изобразив улыбку, больше похожую на судорогу лицевых мышц, залез на переднее сидение, Рашид, кряхтя и ругаясь в полголоса, на заднее. Дверной проем был ему явно тесноват.

Блинов наклонился к приоткрытому окну и сказал Рашиду:

— Паспорта проштампуют у самолета, не волнуйся, дружище!

— Спасибо, Володя!

— Не проблема. Ждем через десять дней.

— Пока, Умка, — Рашид подмигнул, и «Ауди», оставив за собой облачко выхлопа, растворилось в мешанине огней аэропорта. Дорогу ей показывал желтый кар с надписью «follow me» и оранжевой мигалкой на крыше.

— Ну, с Богом, — выдохнул Блинчик, поеживаясь. После коньяка и душного бара утро казалось не на шутку свежим. — Летите, голуби, летите! Поехали, отвезу.

Сразу за шлагбаумом к широкой корме «Мерседеса» пристроился джип сопровождения — массивная черная туша повисла прямо на бампере. Водитель форсил — такую дистанцию не держат даже в правительственных колоннах.

Они снова вылетели на пустую этот в предрассветный час Бориспольскую трассу. Небо только начало сереть, фонари на разделительной горели через один — в целях экономии, хотя энергетический кризис, бушевавший в стране всю зиму, уже закончился. По крайней мере, до следующей зимы, которая, как всегда, наступит совершенно внезапно.

Блинчик жаловался на жизнь, зевал непрестанно, ныл, что вымотался с этой проклятой политикой, тратит остатки нервов на неусыпную заботу о государстве, и явно старался не ввязываться в разговор о своей совместной работе с Рашидом. Как догадывался Сергеев, разговор такой Блинов считал несвоевременным. Опасения Михаила не оправдались — брать быка за рога «однокашники» не спешили. Ну, что ж, это и к лучшему. Они действовали, как профессионалы, хотя, вполне возможно, ими и не были. Самое опасное — иметь дело с дилетантом. Непредсказуемость страшнее любого профессионализма.