Тишина на дачах особенная — шумная и живая.

Друг из Бронкса молчал. Он никогда не видел меня в подобных условиях, хотя и подозревал, что за черным английским юмором и несколько наигранным высокомерием стоит вот эта песочница возле забора, потрескавшийся асфальт узкой дорожки к дому, шесть соток детства, одним словом.

Мы подошли к крыльцу. Я поставила пакеты и сумку и достала из-под кухонного подоконника ключ.

— А вы не боитесь так его оставлять? — спросил Сашка.

— Во-первых, что тут можно украсть, во-вторых, у соседей кавказская овчарка, а в-третьих, кто будет искать ключ под ржавым подоконником? Да и пока вор будет исследовать все коврики и перемычки, соседи проснутся.

Я открыла ключом деревянную дверь. В темной прихожей шумел АГВ. На удивление долго и чертыхаясь, я искала выключатель. Наконец зажегся свет. Где-то на кухне загудел холодильник.

— Мы приехали на дачу, чтобы сидеть дома? — задался вопросом мой спутник.

— Погоди, стаканы возьму.

Мы сели на крыльце и смотрели на соседские сосны.

— А я им так завидовала, — нарушил тишину мой голос классификации «сопрано».

— Кому?

— Соседям. У них были сосны на участке.

Сашка рассмеялся в голос. Он всегда видел во мне куда большего ребенка, чем следовало бы.

— Чужой луг всегда кажется зеленее.

— Только что придумал?

— Ну почти.

Я улыбнулась и сделала еще глоток. Дул ветер, с ветром приходил лай собак.

Желтая краска с дома почти облупилась. Так я подошла почти вплотную к первому пониманию уходящего времени. Мне сначала хотелось бежать в магазин, закупать тику-риллу и шпатели. Но кому это нужно? А впустую трудиться не хотелось. А что, если так и надо? Уметь творить безрассудности впустую?

— А чего ты тут со мной сидишь, вместо того чтобы отсыпаться дома? — спросила я Друга из Бронкса. — Да и Женька вряд ли оценит!

— А тебе никогда не приходило в голову, что дружба — это ответственность?

— Я бы не обиделась, если бы мы поехали домой. Или если бы ты сказал, что занят и не приехал.

— Знаешь, мне один мудрый человек рассказал, что «занят» в китайской письменности состоит из двух иероглифов — «мертвый» и «сердце». Так что для тебя я всегда свободен.

— Во всех смыслах?

— Во всех, — чуть поразмыслив, ответил Сашка.

Его всю жизнь губила любовь к периферийным взглядам. К открытым глазам, незнанию многого, простоте душевной, он пытался в этом найти настоящее и грел на груди волков, потом сожалел и снова начинал отапливать его не стóящих. Такой вот современный, но не своевременный легкий налет наивности. Видимо, некоторое удаление от МКАДа добавило периферийную искорку и в мой взгляд, томный в Москве и чистый здесь, не замусоренный радиоволнами.

Друг из Бронкса (которого я решила разом переименовать в Друга из Салтыковки) сидел на крыльце, как говорится, глубокой посадкой, расставив широко колени, облокотившись дорогой кожаной курткой о грязные ступени. Перекинув одну ногу через его, расположилась я. Когда я выпаливала очередную пыльную мысль, по инерции дотрагивалась ладонью до его колена. Все, что между нами было, — инерция. Странное слово, но показательное. Я могла обниматься с лучшим другом и спать с ним в обнимку — но не могла подпустить так близко Макса. Почему?

Я задумалась над тем, что счастье — только миг. И этот миг был на скамейке напротив крыльца — до сих пор видела отца, сидящего там лет пятнадцать назад, глядящего, откуда дует ветер, и твердящего, что завтра будет дождь. Как он шутил. И рассказывал друзьям, какой была мама в молодости: «Касательно совместных вылазок Ната обычно жила так. В кино — пойду, целоваться не буду. Пить — не стану. Откажется, а потом жалеть будет, что шампанское не попробовала, и начинала спрашивать, какое оно было. И все время пробовала все из моей тарелки, Наташка моя!»

Никогда не понимала, как мама может быть Наташей и откуда у мам вообще берутся имена?

Мама никогда не задумывалась, что счастье может быть эмоциональным расчетом. А его иллюзия может быть не только эмоциональным расчетом, но и простым коварством, это я про Эмиля. А я боюсь с самого детства и размышляю по вечерам, как бы не спутать счастье с его иллюзией…

— Знаешь, Машкин, а мне не по себе от происходящего! Я знаю, что мне врут. Врут партнеры по ресурсу, заметь, ну не просто так они поставили меня генеральным директором, и случись что, сама понимаешь, кому отдуваться придется, знаю, что мне врет Женька, по мелочам, но где-то она мне врет. Да и… знаю, что надо в себе заткнуть это, но я так боюсь, что со временем, проходя по улице, я вместо «Привет, мы раньше не встречались?» получу: «Эй, а это не ты засадил моего шестнадцатилетнего сына в тюрьму?»

— В смысле?

— Да, когда мы закрывали ресурсы конкурентов, у меня был вариант засадить шестнадцатилетних ребят, и если бы они нам не продались, так бы и пришлось сделать. Ничего не поделаешь — это жизнь.

— А я не смогла бы.

— Ты только не обижайся, но называя работников префектуры гондонами, ты далеко не уйдешь. Я все думаю, куда бы тебя на работу устроить — взял бы тебя к себе писать, да ты в клубах ни черта не смыслишь, да и много платить я тебе не смогу. Ты сделай резюме — и я постараюсь тебе помочь.

— Не надо, я знаю, что как только с друзьями начинаешь работать или хоть как-то пересекаться по делу, то дружба гаснет.

— А Женька снова ушла с работы.

— Саш, только не подумай, что я параноичка, но почему каждый раз, когда вы миритесь, она уходит с работы, а каждый раз, когда расходитесь, устраивается?

— Не знаю. И даже знать не хочу. И думать. И больше не задавай мне подобных вопросов, — он сказал это так грубо и дерзко, что меня передернуло.

— Жениться на ней смог бы?

— Со временем — да. А сейчас я как представлю, что в моей квартире появятся эти горы бабьего хлама — мне не по себе становится, все эти баночки, скляночки, тряпки, до которых нельзя дотрагиваться, да меня в дрожь от всего этого бросает.

— А о хороших сторонах этого вопроса не думал?

— Да я и в ресторанах могу есть. Нет, не созрел, не готов. Не могу.

— Просто не хочешь.

— Я тут девушку встретил, сидели в Блэке уже под утро с приятелем, ты меня знаешь — я шампанское не люблю, а тут захотелось, подходит одна официантка, говорит, что шампанского нет, а спустя сорок минут мне приносит бокал. Очень милая девушка. Она часто обслуживает мой столик.

— Ты ей хоть чаевые оставляешь хорошие?

— Думаю, да. Только на этот раз я не так просто отделался. Обещал сводить ее на свидание. По иронии судьбы она живет недалеко от моей дачи, поеду туда на днях и к Сашке заеду.