Бритт повел плечами.

– Война не убежать. Я идти семья, но люди Кальга меня находить. Заставлять воевать. Я находить брат, мы воевать вместе, когда легион атаковать. Брат получать рана, мы бежать, много люди бежать. Ночь приходить, мы прятать лес. Потом ты приходить…

– И я убил его.

Марк зажмурился, качая головой на злую насмешку судьбы. Луго молча глядел в землю, обмякший, окончательно утративший силы, раз уж, несмотря на все его старания, это тяжелое время все-таки закончилось гибелью брата, чей труп лежал в двух шагах поодаль. Молодой центурион вздохнул, затем открыто взглянул в лицо понурому варвару.

– Луго, я не могу извиняться за смерть твоего брата. Точно так же я не могу сожалеть о том, что безжалостно преследовал твоих товарищей-беглецов, пока их всех не перебили. Я могу я лишь посетовать на обстоятельства, из-за которых наша встреча привела к столь печальным последствиям. Что же касается моего обещания, то я всегда держу слово. – Луго вскинул покрасневшие глаза. – Итак, бритт, расскажи мне подробнее, что случилось в последний день. Что ты видел после того, как легионы подожгли лесное становище Кальга?

Рассказ занял несколько минут, а когда брит вновь погрузился в молчание, Марк медленно покивал и, взглянув на Арминия, обнаружил, что тот ничуть не меньше озабочен услышанным.

– Ты уверен? Что этот – как ты его назвал? Харн? – что Харн вел свою дружину на восток, когда ты от них удрал? Точно на восток, не на север?

– Да. Харн идти Алауна. Харн говорить, Алауна много еда, римский солдаты нет.

– И тебя это не соблазнило?

Луго непреклонно покачал головой.

– Алауна святой место. Алауна мой язык называть святой храм. Харн приводить дружина святой место, Харн оскорблять великая богиня. Смерть его искать, смерть искать его сыновья.

– Сыновья?

– Да. Сыновья. Они и отец ходить вместе.

– Что ж, дело обычное. Я тоже был лет двенадцати, когда отец со своими братьями взял меня в военный поход. Где еще прикажешь расти мальчишке?

Луго согласно кивнул.

– Хороший сыновья, сильный, высокий. Вырастать хороший ратник.

– Ага. – Марк невеселыми глазами уставился на восток. – Если доживут.

– Мне вон те холмы страсть как не нравятся.

Легионер сплюнул за бойницу крепостной стены над южными воротами Шумной Лощины, не сводя мрачного взгляда с холмов, которые спускались к реке, что текла мимо форта. Здесь, к северу от Вала, вот уже полгода войскам приходилось спать чуть ли не в обнимку с оружием.

Напарник в ответ на его слова лишь кисло поморщился, отворачиваясь от ветра, чтобы предвечерняя морось хлестала в шлем, а не в лицо.

– После того, что случилось с Третьей центурией, я ничему не удивлюсь. Пес его знает, о чем только думал наш трибун, отправив злосчастных дураков на юг…

В первые же дни после нового мятежа в стране бригантов на юг был послан сотенный отряд, которому приказом трибуна Павла предписывалось совершить десятимильный марш до Моряцкого Городка, чтобы усилить крошечный гарнизон того дальнего аванпоста. Основные силы легиона перебрасывались на север, чтобы присоединиться к тамошним войскам для борьбы с Кальгом. Солдаты, охранявшие южные ворота, раз за разом повторяли друг другу, что это был крайне рискованный, даже ошибочный шаг: отправить Третью центурию непосредственно в логово мятежников, воевать на их земле. Каждый легионер форта с пеной у рта заверял, что ауксилиев следовало оставить на месте. Даже сотник Третьей центурии и тот, казалось, разделял мнение подчиненных в отношении полученного приказа. Нахлобучив шлем, он по секрету признался командиру арьергардного охранения, что почти не надеется на благополучный исход. Не прошло и пяти часов, как Третья центурия, а вернее, ее остатки, проковыляла обратно сквозь ворота Шумной Лощины.

– Ты их видел? Ведь с ног валились. И это еще те, кто не поймал стрелу или копье.

Из старших чинов уцелел лишь начальник караула – тессерарий, ветеран с пятнадцатилетнем стажем по имени Тит. Сейчас он в забрызганных кровью доспехах стоял в жарко натопленном кабинете трибуна Павла. В его широко распахнутых глазах до сих пор плавал ужас, да и в жилах старшего офицера, который сидел напротив, завернувшись в чистенькую тунику, леденела кровь от услышанного рассказа.

– Они свалились нам на голову с деревьев, с обеих сторон дороги. Человек двести, а может, и триста. Сразу накинулись на сотника, прямо как псиная свора. Через минуту прикончили опциона. Переднюю половину центурии порубили в фарш, и тогда задние не выдержали, дали деру. Я пробовал их остановить, да бесполезно, они неслись, как перепуганные дети. Последнее, что я видел, – это как синеносые перебрасывались головой нашего центуриона. Ублюдки…

Трибун Павл так и не понял, кого имел в виду начальник караула: то ли варваров, то ли трусливых соратников по центурии. Впрочем, красноречивый взгляд, который подарил ему тессерарий, выходя из кабинета, не исключал и третьего объяснения.

Легионер в который раз сплюнул за бойницу, покачал головой и нахмурился на серые холмы, нависавшие над лощиной.

– Хорошо бы до нашего гения доперло, что сейчас на юг не пробиться. Всех, кто был в Моряцком Городке, либо уже насадили на кол, либо еще чего похуже. А нам только и осталось, что молиться: пусть-де синеносые думают, что мы им не по зубам…

Он вдруг замер и прищурился сквозь наступающие сумерки.

– Постой… А ну глянь-ка вон туда! Видишь?

Его напарник проследил за вытянутой рукой.

– Точно! Никак кавалерия на мосту?!

Конники что было сил гнали скакунов. Их было едва ли с дюжину, хотя солдаты, патрулировавшие ворота, поклялись бы, что сквозь кишащее море варваров сумела бы пробиться разве что кавалерийская ала в полном составе. Дозорные тут же подняли шум, окликая часовых, что стояли под ними на воротах:

– Кликайте сотника! К нам гости!

Из гарнизонных домиков посыпалась центурия, поспешно выстраивая защитную стену из щитов и копий поперек всей центральной площади. Вперед вышел сотник с обнаженным мечом и рявкнул приказ приоткрыть одну створку. Высунул голову под дождь, приглядываясь к всадникам, которые уже осаживали своих загнанных скакунов шагах в десяти от крепостной стены. Доспехи явно имперские, но отчего-то незнакомые. Двое ранены, один гримасничает от боли, которую причиняла засевшая в бедре стрела, второй еле-еле сидит в седле, да и то благодаря помощи соседа. С его правой руки тягуче капает кровь. Все до единого бесконечно измотаны. У двоих поперечно-гребенчатые шлемы, стало быть, они центурионы. С другой стороны, когда вся провинция сошла с ума от запаха крови, когда еще неизвестно, сколько живых римлян осталось к югу от Вала, чин этих нежданных гостей мало что значил для человека, которому была вверена охрана базы снабжения всего легиона.

– Кто вы такие, мать вашу? Я вижу доспехи, которые мне незнакомы, я вижу два офицерских шлема на десяток людей – и это очень странно! А ну, отвечайте!