— Дарби мертв, Люси. Его предали. Так что никаких «может».

Она замерла.

— Не может быть. Видите, это он написал. Я знаю его руку.

— Это не единственное донесение в пакете. — Перебирая бумаги, он вытащил ту, которая проливала свет на историю.

Взяв ее, Люси быстро просматривала строки. Когда она добралась до конца страницы, руки у нее рожали.

— Дарби погиб? — произнесла она шепотом. — Нет, не верю. Вы перевели неправильно. Вы ошиблись. — Она порывисто встала и отпрянула от стола. — Подобное часто случается. Плохие новости оказываются пустыми слухами, а через месяц правда… правда выходит на свет…

Клифтон тоже поднялся. Голос Люси дрожал, и у негo разрывалось сердце.

— Нет! Не Дарби. Никто из них. Не…не… — Она смотрела на него, глаза ее налились слезами. «Не ты!» — казалось, безмолвно кричала она. — Я этого не допущу, — с трудом выговорила она. — Нет.

Закрыв лицо руками, Люси Эллисон оплакивала человека, погибшего за Англию.

Клифтон не сомневался, что не в первый раз она оплакивает ученика ее отца.

И не в последний. Пока не кончится эта проклятая война.

Люси изо всех сил старалась сдержать слезы, но слова Клифтона перевернули весь ее мир.

Если такой хороший агент, как Дарби, погиб, значит, они все в опасности.

Конечно, она это знала. Знала так же твердо, как то, что не надо показывать Расти и Сэмми, где прячешь серебро. Но не слишком об этом задумывалась, когда люди приходили в дом ее отца и уходили. Но о таких, как Дарби, Люси не забывала. Он был очень способным, а также обаятельным.

Или мужчины, подобные Джеку, Темплтону или Ларкену, у которых были собственные причины для службы и чье мастерство, отточенное, похоже, самим дьяволом, привело их в элиту министерства иностранных дел.

Люси помогала отцу обучать их, читала их донесения, следила за их путешествиями по картам в кабинете отца, волновалась, когда месяцами от них не было никаких известий, и выпивала бокал вина, тихо празднуя, когда известие наконец пробивалось в Хэмпстед через длинную вереницу заговоров… и маленьких чудес.

Но Дарби? Только не он! Его родители, его невеста… Он собирался стать поверенным. А теперь все кончено. Он погиб.

«Черт бы побрал этих французов, — хотелось крикнуть Люси. — Будь проклят Бонапарт с его мерзкими амбициями».

Люси ударила кулаками во что-то твердое, в какую-то стену, и в тот же миг поняла, что это грудь Клифтона.

Он привлек ее к себе, в свои надежные объятия. И должно быть, это произошло довольно давно, судя по его сбитому галстуку и мокрой от ее слез сорочке.

И как ни хотелось Люси остаться в теплых объятиях Клифтона, вслушиваться в уверенный ритм его сердца, бьющегося под ее ладонями, она отпрянула, смущенная тем, что не сдержала слез.

Он, должно быть, считает ее глупой курицей.

Но Клифтон не собирался ее отпускать. Он привлек ее спиной к себе, его руки мягко отводили назад своенравные пряди ее волос, легкими нежными движениями стирали с ее щек слезы.

С каждым прикосновением его руки Люси чувствовала, что ее страхи сменяются потребностью, которую она не могла понять, которая вспыхнула в ней с той же отчаянной страстью, с той же жаждой, которая вела ее против французов.

Горячее желание чего-то, что будет всегда, чего никто не сможет уничтожить.

Люси осмелилась взглянуть на мужчину, который держал ее, и тут же утонула в темном омуте его глаз.

Точно зная, чего хочет… что ей необходимо в эту ужасную ночь.

Ей нужно почувствовать нечто иное, чем эта болезненная пустота, казалось, способная ее поглотить.

— Пожалуйста, — шептала она, касаясь его губ пальцем. — Пожалуйста, милорд.

Клифтон, казалось, целую вечность молча смотрел на нее, будто запоминая каждую линию ее лица, каждый нюанс, каждый изгиб.

Как-то он сказал, что каждый мужчина должен это сделать, чтобы понять, ту ли женщину встретил.

О чем он думал и что думал о ней, Люси не могла понять, она лишь надеялась, что он испытывает такую же страсть к ней, как она к нему.

Потом что-то вспыхнуло в его темных глазах. Своего рода уступка. Не сказав ни слова, он наклонился и поцеловал ее.

О, тот день, когда они встретили на тропинке Расти и Сэмми, был лишь намеком на то, что должно произойти, и теперь Люси поняла, что значит оказаться во власти мужчины.

Его язык нажал на ее губы, и она открылась для него, ее сердце учащенно билось. У его губ был вкус вина, которое она только что налила ему, но опьянела она именно от поцелуя, а не от вина.

Клифтон не просто целовал ее, он приводил ее в восторг, его руки, блуждающие по ее телу, оставляли след желания, звеневшего в ее душе опасным аккордом.

Люси услышала звон шпилек, павших жертвой его атаки, ее волосы хлынули свободным потоком.

Она не собиралась протестовать, его прикосновения возрождали ее к жизни. Тело отзывалось на них симфонией удовольствия.

«Коснитесь меня снова, милорд. О да, снова. Не останавливайтесь…»

И когда она думала, что больше не выдержит, когда внутри у нее все свело от боли, молившей его о большем, она застонала.

Сначала тихо, потом громче, когда он взял в ладонь ее грудь и ласкал сквозь ткань. Люси не могла сдержаться, его прикосновения высвобождали все тайные мечты, которые она так долго скрывала.

Но, услышав ее страстный стон, граф вдруг отстранился.

Он рассердился на нее? Или сожалеет о содеянном?

Черт бы его побрал!

Как ужасно она, должно быть, выглядит! Изо всех сил пытается отдышаться, губы припухли от поцелуя, волосы спутаны.

— Простите, я очень сожалею… Когда я поняла, что случилось с Дарби, то испугалась, что это может… — Ее голос дрогнул, и она сжала губы, чтобы не наговорить лишнего. Чтобы не произнести слова, которые звучали в ней с каждым ударом сердца: «Я испугалась, что это может случиться с вами…»

«О Господи, Люси, возьми себя в руки». Но каждый раз, когда она пыталась изгнать из своего воображения изрешеченное пулями тело Дарби, она видела красивое лицо Клифтона. Его пустые глаза смотрели в небо.

— Дарби был хорошим агентом? — спросил он тихо.

Заморгав, она уставилась на него:

— Простите, что?

— Дарби. Он был хорошим агентом?

Люси вздохнула, чтобы успокоиться, и кивнула:

— Да. Одним из лучших, по крайней мере я так считала.

Клифтон выпрямился, расправив плечи.

— И теперь?

— Он потерпел неудачу. — Она ненавидела себя за то, что приходится это говорить.