Двойной металлический щелчок гулко отозвался в темноте сарая. Над головой дождь немного поутих, стал слабее, но шел по-прежнему беспрерывно. Дыхание Летти громко отдавалось в ее собственных ушах, ей стоило усилий сдерживать его.

— Что теперь? — спросил Шип.

Летти усмехнулась, когда у нее родился ответ.

— А теперь вы уйдете.

— Что?

— Забирайте одежду и убирайтесь.

В сложившейся ситуации была определенная комичность. На губах Рэнсома появилась усмешка, потом он заговорил:

— Вы отправите раненого человека под дождь?

— Я что-то сомневаюсь, что вы тяжело ранены.

— Вы суровая женщина, Летиция Мейсон.

— Не такая уж суровая, иначе вы были бы мертвы. Этого нельзя было отрицать.

— Вы достаточно суровы, чтобы вот так убить человека?

— А вы проверьте и увидите, — бросила она холодно.

Соблазн так поступить был почти непреодолим. Однако он уже не раз испытывал ее за день. Лучшее, что сейчас было сделать, — это оставить за ней ее маленькую победу. С восхищением в голосе он тихо произнес:

— В другой раз.

Она не верила ему. Даже когда услышала, что он собирает одежду. Все получилось слишком легко. Она ждала, что он заставит ее нажать на курок, и боялась этого. Когда-то она сказала, что сделает это без сожаления. Но это случилось до того, как она пролила кровь, его кровь. От мысли, что она может ранить его еще раз, у нее закружилась голова, хотя, казалось, рана на ноге никак не сказалась на нем. Тем не менее она не собиралась рисковать. С револьвером в руке, наведенным на его передвигающийся смутный силуэт, она отодвинулась к боковой стене сарая и удобно расположилась вдоль этой стены, насколько возможно дальше от него.

До нее донеслось шуршание ткани — он надел рубашку и брюки, топтание — он взял сапоги и обулся. Он нагнулся еще раз, возможно, чтобы найти свою куртку и непромокаемую накидку, затем послышались шаги по направлению к двери. Он остановился.

— Вы отсылаете меня вон, туда, где полно врагов, без защиты, без оружия?

Что-то в его голосе встревожило ее. Она отбросила эту тревогу.

— А что же мне делать? Отказаться от последней защиты?

— От меня вам защиты не требуется, клянусь вам. И пока я с вами, вам не нужно какой-либо другой защиты.

— Если то, что только что произошло, и есть ваша защита…

— Я и не говорил, что не собираюсь обнимать вас… или целовать ваши сладкие губки… или притрагиваться к двум великолепным вершинам вашей…

— Вон отсюда!

Он неприятно хохотнул. Дверь раскрылась и снова закрылась. Его не было.

Летти с облегчением вздохнула, плечи ее расслабились, она опустила револьвер. Она закрыла глаза и прислонила голову к стене. Слезы подступали к глазам и рвались наружу. Она тяжело вздохнула и смахнула их тыльной стороной ладони.

О Боже, какой она была дурой! Поделом ей за это беспечное путешествие в одиночку в дикую глушь. Она не могла представить, почему на это решилась, кроме как потому, что она совсем не верила в опасность. На Восточном побережье не много мест, где одинокая женщина не чувствует себя в безопасности. Единственным успокоением для ее гордости было то, что о случившемся никому не обязательно знать. Хоть у нее и есть право заявить об изнасиловании, она не собирается выносить свое унижение на публику.

Летти сама не была уверена, что же с ней случилось. Она ощущала, что навлекла позор на смерть брата, на свою семью и, прежде всего, на себя саму. Это не должно случиться снова. Она позаботится, чтобы этого не произошло, более того, она постарается, чтобы единственный свидетель этого падения, начавшегося у ручья и закончившегося здесь, в сарае, лишился жизни и не смог рассказать об этом. Шип был не только убийцей, но еще и подлым насильником над женщинами. Его преступления не должны сойти ему с рук.

Холодный сырой воздух овевал ее с боков, и она сильно дрожала. Слегка запинаясь, она двинулась к охапке кукурузных листьев и опустилась на колени, нащупывая одежду. Она натянула все на себя дрожащими пальцами, застегнулась до последней пуговицы. Одеяло валялось тут же, она плотно завернулась в него и села у бревенчатой стены. Глаза ее горели, она смотрела в темноту в ожидании утра.

Должно быть, Летти заснула, хотя казалось, она прикрыла глаза только на мгновение. Внезапный шум заставил ее насторожиться так, что каждый нерв натянулся, как струна. Она сжала револьвер и выбралась из одеяла. Поднявшись, двинулась к двери на плохо гнущихся ногах. Ночью дождь прекратился. Через щели в стенах и двери проникал серый предрассветный свет. Она наклонилась и прильнула к расщелине.

Прямо перед глазами напротив сарая стояла ее коляска. Шум, который она слышала, был стуком повозки, выводимой из-под навеса. На заросшей травой дорожке за повозкой послышалось какое-то движение. Показался силуэт всадника, удалявшегося в утренний туман.

Когда Шип оставил ее, он не ушел далеко. По крайней мере, так оказалось. Должно быть, он провел остаток ночи под навесом, с лошадьми. Он запряг для нее рыжую кобылу и вывел коляску перед тем, как уехать. Как благородно с его стороны, подумала она с едкой иронией. Как жаль, что он не был столь галантен раньше.

Уже забравшись в коляску, она обнаружила саранчу. Сухая, колючая, желтовато-коричневая, она лежала на коже сиденья, проткнутая насквозь отвратительным черным шипом. Летти смотрела не нее с таким отвращением и ужасом, как смотрят на змею, свернувшуюся для прыжка. Первым порывом было раздавить ее или уж, по меньшей мере, отбросить. Она протянула руку и робко подняла ее.

Саранча была легкой, как перышко, и хрупкой. Она цеплялась за ее пальцы крохотными коготками, каждый из них был цел и, казалось, ни за что не отпустит палец. Пронзивший саранчу шип был до блеска отполирован, твердый и черный, безукоризненный. Оба предмета были в своем роде совершенны. Они также превосходно напоминали о глупости, на которую она оказалась способной, и о последствиях этой глупости. Ей хорошенько надо это запомнить. Она достала из кармана платок, завернула в него знак человека, прозванного Шипом, и аккуратно положила на сиденье рядом с собой.

Когда Летти подъехала к реке, паромщик вышел из дома с чашкой кофе в одной руке и с булочкой в другой. Он был высоким и костлявым, черты его лица скрывали косматые усы и борода, растущая почти до глаз. Он перевозил ее через реку, не замолкая, задавал вопросы и говорил.

Он ненавидел себя, как бога подземного царства Гадеса[3], из-за того, что не смог перевезти ее вечером, особенно из-за начавшегося дождя и всего остального; временами ему казалось, что очень повезет, если ему и самому удастся еще раз переправиться через реку. Он бы пригласил ее позавтракать, но в доме больные, и он решил лучше не делать этого. В любом случае он рад, что она нашла сухое место, чтобы переночевать. Нет, он не видел никакого человека, который преследовал тех двоих, что его захватили. Должно быть, поехал другой дорогой. Он очень надеется, что она не так уж испугалась и не уедет из этих мест. Им очень нужны учителя.