«Вот образец глупости аппарата планирования, – добавил Черчилль, – играющего на страхах друг друга. Каждая служба представляет по максимуму свои трудности, американцы и англичане соперничают в этом друг с другом при полном отсутствии одного руководящего ума и господствующей силы воли. Русским сказали, что следующий арктический конвой придется отменить, потому что корабли сопровождения нужны для вторжения на Сицилию. Теперь Эйзенхауэр артачится, потому что, видите ли, там будет две немецкие и шесть итальянских дивизий. Что подумает об этом Сталин, перед которым на фронте 185 немецких дивизий, я даже не могу представить».

Британские начальники штабов, так же как и Комитет начальников штабов США, разделяли гнев Черчилля. Десантная операция, считали они, должна быть проведена даже при том, что с итальянцами будут сражаться две немецкие дивизии. Ощущение победы буквально висело в воздухе: 11 апреля Черчилль сообщил Сталину, что Монтгомери захватил в Тунисе 25 000 пленных и что массированные бомбардировки немецких промышленных предприятий идут без передышки. Он умолчал, правда, о том, что по решению начальников штабов для осуществления десанта на Сицилию будут задействованы те корабли, которые предполагалось использовать для ограниченной десантной операции в Ла-Манше. Для обеспечения успеха сицилийской операции даже ограниченные планы высадки десанта на французской территории в 1943 г. пришлось отменить. Впрочем, Черчилль рассчитывал, что успех в Тунисе и на Сицилии даст впоследствии существенные результаты.

20 апреля он сообщил Сталину: «Сражение в Тунисе началось. При неослабном натиске оно должно положить конец всем вопросам». Однако через десять дней Александер сообщил, что наступление временно отложено в силу плотной концентрации немецкой артиллерии в прибрежном секторе и ожесточенного сопротивления противника. В Вашингтоне кое-кто настолько активно стремился сделать приоритетным направлением летние операции союзников на Тихом океане, что американцы даже прекратили переброску необходимых для сицилийской операции десантных кораблей с Дальнего Востока.

Чтобы сицилийский план не оказался совсем заброшенным, Черчилль решил лично поговорить с Рузвельтом. «Чувствую серьезные скрытые расхождения, – телеграфировал он Гопкинсу 2 мая, – которые, если их не уладить, приведут к большим затруднениям и, как следствие, невыразительным действиям летом и осенью. Эти затруднения мы должны предотвратить». Через два дня он поездом отправился в Клайд, а на следующий день поднялся на борт «Куин Мэри». Так началось его третье трансатлантическое путешествие за годы войны. На второй день плавания он узнал, что Александер возобновил наступательные действия в Тунисе. Ему также сообщили, что, по данным разведки, курс корабля в 15 милях впереди, вероятно, должна пересечь немецкая подводная лодка. Он тут же распорядился поставить пулемет в спасательную шлюпку, которой собирался воспользоваться, если корабль начнет тонуть. Гарриман, который сопровождал его, записал слова Черчилля: «Меня в плен не возьмут. Лучший способ погибнуть – в азарте схватки с врагом. – Затем, немного подумав: – Может быть, это не очень вежливо, если они попытаются меня подобрать из воды».

Но подводная лодка не появилась. Все мысли о ней были забыты, когда на «Куин Мэри» пришло несколько сообщений о том, что 1‑я британская армия вошла в город Тунис, а затем – что американцы захватили город Бизерту. На следующий день Александер доложил о 20 000 пленных. «Вы осчастливили меня превосходными вестями, – ответил Черчилль. – История будет восхищаться вашим руководством этими великими армиями». Через два дня в плену оказалось еще 30 000, в том числе девять немецких генералов. Черчилль снова дал распоряжение звонить во все церковные колокола.

После трех лет ожесточенной войны и переменных успехов вся Северная Африка оказалась в руках союзников. Когда «Куин Мэри» вошла в американские воды, Александер триумфально сообщил Черчиллю: «Общее число немецких и итальянских военнопленных, скорее всего, превысит 100 000 человек. Никому не удалось сбежать, за исключением горстки тех, кто скрылся на самолетах». К концу месяца стало известно, что союзники захватили более 240 000 пленных.

Ночь Черчилль провел в Белом доме, где начиная со следующего утра они с Рузвельтом начали строить военные планы. Несмотря на сомнения Эйзенхауэра, они пришли к единому мнению, что приоритетным направлением станет Сицилия, за чем последует вторжение в Италию. Если к августу Италия рухнет, дальнейшие операции могут происходить либо на Балканах, либо на юге Европы. В ноябре же все ресурсы союзников необходимо переключить на крупнейшую по масштабу десантную операцию в Ла-Манше, которая должна произойти до мая 1944 г. Оставив Объединенный комитет начальников штабов прорабатывать детали, Рузвельт повез Черчилля в загородную президентскую резиденцию в горах Мэриленда, ныне известную как Кэмп-Дэвид.

По возвращении в Вашингтон 14 мая Черчилль предложил провести десантную операцию силами британцев против японцев на Суматре. Его поддержал Уэвелл, который должен был ее возглавить. Рузвельт предпочитал, чтобы удар был направлен через Северную Бирму на Китай, но Уэвелл предупредил, что Бирма – «самая малярийная страна в мире». Черчилль согласился с Уэвеллом, сказав Рузвельту, что «не готов совершать глупости ради умиротворения китайцев». К досаде Черчилля, никакого решения принято не было. Узнав, что серьезно затягивается строительство британских авиабаз в индийском штате Ассам, с которых можно было проводить наступательные операции, он телеграфировал Эттли: «Меня беспокоит то, как решаются наши дела на этом театре. Следует искать возможность взять ситуацию под свой контроль и придать новую энергию всему происходящему».

19 мая, выступая в конгрессе США, Черчилль предупредил: «Любые разногласия или усталость среди союзников могут придать Германии и Японии силы и поставят нас перед новыми страшными фактами. Мы преодолели многие серьезные опасности, – продолжал он, – но есть одна самая главная опасность, которая будет преследовать нас до самого конца: опасность непомерного продления войны. И никто не может сказать, какие новые трудности и беды могут возникнуть еще за четыре или пять лет войны. Именно продолжение войны до тех пор, пока демократии не устанут, не заскучают или не расколются, – единственная надежда, которую теперь могут питать Германия и Япония». Клементина слушала трансляцию выступления Черчилля в Англии. «Стало очень тепло, когда я услышала твой сильный, звучный и решительный голос», – написала она ему.

Теперь Черчиллю предстояло заняться одним очень деликатным вопросом. 15 мая он получил тревожную телеграмму от сэра Джона Андерсона, министра, ответственного за исследования по атомной бомбе, который работал в тесном контакте с профессором Линдеманом, ныне – лордом Черуэллом. Он сообщал, что четыре месяца назад американцы прекратили обмениваться информацией о бомбе, хотя об этом была достигнута договоренность между Черчиллем и Рузвельтом в июне 1942 г. «Будет печально, если нам придется работать порознь», – предупреждал Черчилль Гопкинса еще в начале апреля, но американцы тем не менее отказывались делиться информацией. Тогда Черчилль решил, что необходимо создавать собственную атомную бомбу. Это может потребовать огромных ресурсов и даже продления войны, но, если Британия хочет иметь такую бомбу, она должна ее создать сама. Это было вполне реально: недоступные в Британии компоненты, такие как уран и тяжелая вода, можно было купить в Канаде.