Однако 23 ноября в «Известиях» появилась статья Б. Горского «О данайцах, дары приносящих», в которой автор сообщал, что, по его расчетам, если концессия будет принята, то буржуй-эмигрант Штейнберг будет получать не менее 300 процентов прибыли и стерпеть подобное невозможно. О том, что сырье это бесхозно гнило по деревням ввиду огромного количества палых от голода лошадей и коров, естественно, не упоминалось.

Прочитав статью, Ленин написал в Экономическую комиссию Каменеву и в Центросоюз Хинчуку: «По-моему, договор все же, поторговавшись сто раз и проверив сто раз, надо заключить, ибо за ученье дураки должны платить высокую цену».

При этом необходимо постараться соблюсти два условия: 1) выторговать у концессионеров «особую долю от сверхприбыли, считая сверхприбыль 100 или 200 %; 2) обучать у этих концессионеров наших хозяйственников «приемам и организации торговли» до тех пор, пока «мы, дураки, научимся у умных людей»1816.

В общем, говоря о политике «гражданского мира», можно отметить, что ставка Ленина на «общее дело» полностью оправдала себя. Наиболее наглядно это проявлялось на различных съездах общественных и профессиональных организаций. Их характер зависел прежде всего от того, что доминировало в выступлениях собравшихся: желание участвовать в созидательных процессах, польза которых для страны никем не оспаривалась, или стремление использовать трибуну съезда для общеполитической дискуссии и заклеймить «ненавистный режим».

Когда в декабре 1921 года в Москве собрался Всероссийский съезд земотделов, в котором участвовали и ученые-аграрники, и агрономы, и руководители местных земельных органов, то при всей жесткой критике в адрес Наркомзема в выступлениях участников преобладало главное: желание практически помочь голодающей деревне, забота о предстоящем севе и о подъеме сельского хозяйства России.

Еще более продуктивно прошел и уже упоминавшийся VIII Всероссийский электротехнический съезд в октябре 1921 года, на который собралось более 1300 ученых, инженеров, техников и рабочих из 102 городов России. В приветствии, направленном съезду, Ленин выразил надежду, что «при помощи всех электротехников России и ряда лучших, передовых ученых сил всего мира» неимоверно трудная задача электрификации страны будет решена1817.

И при всей пестроте политических симпатий собравшихся съезд прошел в очень серьезной и деловой атмосфере. Помимо доклада Г.М. Кржижановского о работе комиссии ГОЭЛРО, были заслушаны доклады А.Ф. Иоффе о строении материи, М.В. Шулейкина о развитии радиотелефонии, Г.О. Графтио об электрификации транспорта, Л.К. Рамзина о топливном снабжении России и другие. А главное, рекомендации съезда действительно сыграли важную роль в окончательной доработке плана ГОЭЛРО.

9 октября один из участников съезда инженер-энергетик П.А. Козьмин написал Ленину: «Сегодня закончился электротехнический съезд, который знаменует громадную победу Советской власти над умами не только массового инженера, но и значительного (большего) количества тех лидеров, у которых еще оставалось чувство саботажа»1818.

Кстати, говоря в приветствии съезду о помощи «передовых ученых мира», Ленин не блефовал. Спустя несколько месяцев он получил из Америки письмо известнейшего ученого-электротехника Чарльза Штейнмеца, который выражал «свое восхищение удивительной работой по социальному и промышленному возрождению, которую Россия выполняет при таких тяжелых условиях… Если в технических вопросах и особенно в вопросах электростроительства, – писал Штейнмец, – я могу помочь России тем или иным способом, советом, предложением и указанием, я всегда буду очень рад сделать все, что в моих силах».

Передавая это письмо Б.В. Лосеву, направлявшемуся в Россию, Штейнмец добавил: «Мне кажется, результаты мировой войны таковы, что если б не установление советского строя в России, то жизнь вообще не имела бы никакой ценности… Пусть в России узнают, что я и многие другие сочувствуют их цели, что всем сердцем и разумом мы с ними»1819.

Укрепление союза с крестьянством, вовлечение в позитивную работу широких слоев интеллигенции, определение форм сотрудничества с новой буржуазией – все это сглаживало имевшиеся противоречия и создавало реальные предпосылки для консолидации многомиллионного населения России.

Одним из главных институтов и, можно сказать, символом Гражданской войны, безусловно, являлась ВЧК – Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и преступлениями по должности. О ее заслугах перед революцией и советской властью Ленин говорил много раз, да и написано было немало. Сотни заговоров, шпионских сетей, бандформирований, уголовников, совчиновников, совершивших «преступления по должности», были обезврежены во время этой войны именно благодаря ЧК.

Одним из принципов «красного террора» являлась гласность. Данные об арестах и расстрелах публиковались в центральной и местной советской прессе, а сводные цифры за 1918–1919 годы были приведены в «Известиях» 6 февраля 1920 года. Но принцип этот соблюдался не везде и не всегда.

Поэтому в фундаментальной монографии Олега Борисовича Мозохина «Право на репрессии» приводятся и исследуются погубернские отчеты органов ВЧК за 1918–1921 годы. За эти четыре года было расстреляно около 30 тысяч человек, причем большинство их составляли уголовники и бандиты.

Однако, поскольку цифры по ряду регионов все-таки отсутствуют, Мозохин пишет: «Вне всякого сомнения, эти данные неполные. По всей видимости, сюда не вошли жертвы Крымской трагедии и Кронштадтского мятежа. Со всеми оговорками и натяжками число жертв органов ВЧК можно оценивать в цифру никак не более 50 тысяч человек»1820.

Дело, однако, не только в этих цифрах. Когда внесудебные расправы и насилие становятся профессией, это неизбежно рождает свои острейшие политические и моральные проблемы. Как раз в 1921 году группа сотрудников – коммунистов Туркестанского ЧК написала в ЦК РКП(б): «…Как это ни печально, но мы должны сознаться, что коммунист, попадая в карательный орган, перестает быть человеком, а превращается в автомат, который приводится в действие механически. Даже механически мыслит, так как у него отнимают право не только свободно говорить, но свободно индивидуально мыслить».

В письме говорилось о том, что сотрудники ЧК «стоят вне политической жизни республики, в них развиваются дурные наклонности, как высокомерие, честолюбие, жестокость, черствый эгоизм и т. д. И они постепенно, для себя незаметно, откалываются от нашей партийной семьи, образовывая свою особенную касту… Партийные организации смотрят на них, как на прежнюю охранку, – с боязнью и презрением… Являясь бронированным кулаком партии, этот же кулак бьет по голове партии»1821.

Публикаторы этого документа В.А. Козлов и Г.А. Бордюгов справедливо заметили: «Разве не ясно, что чекисты, написавшие такое горькое письмо, не стали ни “жандармами”, ни “автоматами”? Нельзя не видеть их драму, нельзя не видеть вновь, как сила вещей ведет к результатам, которые не приходили никому в голову».

Ну, а приходило ли это в голову Владимиру Ильичу Ленину?