Наталья была вне себя. Вы подумайте: все мужчины, включая Федора Сидорова, смотрели не на нее, а на юных туземок! В такой ситуации ей оставалось одно — держаться с достоинством. Наталья сделала надменное лицо и изящным жестом нацепила радужные очки.

Лучше бы она этого не делала.

— Тупапау![4]— взвизгнули девушки и в ужасе кинулись наутек.

— Ну вот… — обреченно промолвил Лева, глядя им вслед. — Сейчас приведут кого-нибудь…

Все содрогнулись.

— Валентин… — начала Наталья.

— Я помню, Ната, помню… — торопливо сказал несчастный теоретик. — Правда, неделя — это, конечно, маловато… но я попробую во всем разобраться и…

Прошел месяц.

«Пенелоп» беспомощно лежал на боку, чем-то напоминая выброшенного на берег китенка. Памятная пробоина чуть выше ватерлинии была грубо залатана куском лакированной фанеры. Заплата, которую в данный момент накладывали на вторую такую же пробоину, смотрелась куда аккуратнее.

Сидя на корточках, Толик не спеша затягивал последний болт. По периметру латки блестели капли клея (толченый кокос плюс сок хлебного дерева). Внутри яхты кто-то громко сопел, лязгал железом и выражался. Из-под носовой части палубы, упираясь пятками в раскулаченную каюту, торчали чьи-то крепкие загорелые ноги.

— Сойдет, — сказал Толик и хлопнул ладонью по обшивке.

— Все, что ли? — гулко спросили из чрева яхты.

Ноги задвигались, показалась выпуклая смуглая спина, и наконец над бортом появилась потная темная физиономия то ли работорговца, то ли джентльмена удачи. Выгоревшие космы были перехвачены каким-то вервием, а ниже подбородка наподобие шейного платка располагалась рыжая клочковатая борода.

Эта совершенно пиратская физиономия принадлежала Леве.

Бывший инженер-метролог отдал гаечный ключ Толику, и они присели на борт передохнуть. Толик тоже изменился: почернел, подсох, лицо до глаз заросло проволочным волосом.

Европейцем остался, пожалуй, один Федор Сидоров. Светлокожесть его объяснялась тем, что работал он всегда под зонтиком, а вот чем он подбривал щеки и подравнивал бородку, было неизвестно даже Галке. Сейчас он бродил вокруг «Пенелопа» и, моргая белесыми ресницами, оглядывал его со всех сторон.

— Слушай, вождь, — сказал Лева (Толик чуть повернул к нему голову). — А зачем вообще нужна эта палуба? Снять ее к чертовой матери…

— Можно, — кивнул Толик.

— Мужики, — задумчиво поинтересовался Федор, — а вам не кажется, что вы обращаетесь с моей собственностью несколько вольно?

«Мужики» дружно ухмыльнулись в две бороды.

— Твоя собственность, — насмешливо объяснил Лева, — месяц как национализирована.

— А-а, — спокойно отозвался Федор. — Тогда конечно.

— И вообще, — сказал Лева. — Я не понимаю. Почему мы с вождем трудимся в поте лица? Почему ты стоишь и ничего не делаешь?

Федор, задрав брови, наблюдал морских ласточек.

— Мужики, какого рожна? — рассеянно осведомился он. — Я — фирма, работающая на экспорт. Золотой, в некотором роде, фонд.

— Ты, фирма! — сказал Толик. — Ты портрет Таароа закончил? За ним, между прочим, сегодня делегация прибудет, не забыл?

— Сохнет, — с достоинством обронил Федор. — После обеда приглашаю на смотрины.

— А вот интересно, — ехидно начал Лева. — Все хотел спросить: а что ты будешь делать, когда у тебя кончатся краски?

Федор одарил его высокомерным взглядом голубеньких глаз.

— Левушка, — кротко промолвил он, — талантливый человек в любом месте и в любую эпоху найдет точку приложения сил.

— А ты не виляй, — подначил Лева.

— Хорошо. Пожалуйста. В данный момент я, например, осваиваю технику татуировки акульим зубом. Если это тебя так интересует.

Лева перестал улыбаться.

— Ты что, серьезно?

— Левушка, это искусство. Кстати, кое-кто уже сейчас набивается ко мне в клиенты…

Его перебил Толик.

— Нет, кому я завидую, так это Таароа, — признался он с горечью. — Полсотни человек под началом, а? И каких! Все здоровые, умелые, дисциплинированные… А тут послал Бог трех обормотов! Этого из-под зонтика не вытащишь, другой целыми днями на Сыром пляже формулы рисует…

— А я? — обиженно напомнил Лева.

— А ты яхту на рифы посадил!

Последовало неловкое молчание.

— Мужики! — сказал Федор Сидоров, откровенно меняя тему. — А знаете, почему племя Таароа не селится на нашем острове? Из-за тупапау.

— Из-за Натальи? — поразился Лева.

— Да нет! Из-за настоящих тупапау. Мужики, это феноменально! Оказывается, наш остров кишмя кишит тупапау. Таароа — и тот, пока мне позировал, весь извертелся. Вы, говорит, сами скоро отсюда сбежите. Тупапау человека в покое не оставят. Вон, говорит, видишь, заросли шевельнулись? Так это они.

— Не знаю, не встречал, — буркнул Толик, поднимаясь. — Не иначе их Наталья распугала…

В деревне было пусто. Проходя мимо своей крытой пальмовыми листьями резиденции, Толик раздраженно покосился на установленную перед входом медную проволоку. Ее петли и вывихи успели изрядно потускнеть за месяц, но в целом выглядели все так же дико.

Сколько бы вышло полезных в хозяйстве вещей, распили он ее на части… Нельзя. И не потому, что Валентин заклинал не трогать этот «слепок с события», изучив который, якобы можно обосновать теоретически то, что стряслось с ними на практике месяц назад. И не потому, что Федор Сидоров узрел в ней гениальную композицию («Это Хосе Ривера, мужики! Хосе де Ривера!»). И уж тем более не из-за Натальи, ляпнувший однажды, что «скульптура» придает побережью некий шарм.

Нет, причина была гораздо глубже и серьезнее. Племя Таароа приняло перекошенную медную спираль за божество пришельцев, и отпилить теперь кусок от проволоки-хранительницы было бы весьма рискованным поступком.

Толик вздохнул и, поправив одну из желтеньких тряпочек, означающих, что прикосновение к святыне грозит немедленной гибелью, двинулся в сторону баньяна, откуда давно уже плыл теплый ароматный дымок.

Сосредоточенная Галка, шелестя местной юбочкой из коры пандануса, надетой поверх купальника, колдовала над очажной ямой.

— А где Тупапау? — спросил Толик.

Галка сердито махнула обугленным на конце колышком в сторону пальмовой рощи.

— Пасет…

— Чего-чего делает? — не понял Толик.