И за какие-нибудь десять часов узнать дважды из разных источников о том, что это не совсем так, было по меньшей мере неприятно.

Игорь разобрал и почистил оружие, поиграл немного с кляксой и вытряхнул из машины накопившийся мусор. Открыл капот и долго разглядывал его внутренности, соображая, все ли на месте. Проверил уровень масла в двигателе. Потом уровень всего жидкого везде, куда оно было налито. Забрался под машину и передергал все, что там торчало. Вознамерился было подкачать колеса, но давление оказалось в норме. Тогда Игорь всерьез забеспокоился. Наверное, впервые в жизни ему было скучно. Обычно он скуки не знал, потому что всегда находил, о чем поразмыслить. Но именно сейчас размышлять он не хотел, потому что в голову назойливо лезла одна и та же мысль — а как именно сумасшедший Дядя собирался использовать оружие массового поражения, окажись оно у него в руках?

И какого черта делал такой психопат в должности первого заместителя директора Службы, организации, знаменитой своими опытными психологами?

И кто же все-таки убивает нелегалов?

А главное — зачем?

И когда все эти вопросы нависли над Игорем грозовой тучей, он совершил героический по собственным меркам поступок. Достал из-под крыльца ржавое ведро и отправился на озеро за водой, чтобы помыть машину.

Озеро было небольшое, примерно километр на два, но такой необыкновенной красоты, что Игорю сразу же стало легче. Он уселся на мостки, закурил, разулся, опустил ноги в прохладную воду и погрузился в транс глубокого соприкосновения с природой.

В таком обалделом состоянии его и нашел Вестгейт.

— Неплохо, — отметил он благосклонно. — Не Лох-Несс, конечно, но вполне пристойно.

— Сноб заморский, — проворчал Игорь. — Несси Фэрис Ромбоптерикс.

— Это что еще такое?

— Так лох-несское чудовище по-латыни называется. У нас, между прочим, свои водятся не хуже. И недалеко отсюда, километров пятьсот, в Тверской области.

Вестгейт недоверчиво глянул на Игоря, но ничего не сказал и уселся рядом.

— Отдохнул? — спросил Игорь.

— Жить можно, — ответил Вестгейт.

— А работать?

— В смысле?

— В смысле гипноза.

— Слушай… А ведь мы с тобой всего лишь сутки как познакомились. Ты уверен, что в достаточной степени мне доверяешь? Мало ли, о чем я тебя начну выспрашивать…

— Это твое личное дело, — сказал Игорь жестко, глядя Вестгейту прямо в глаза. — Мне важен результат. И выбирать не приходится. Кроме того… — Он секунду помедлил, не отводя глаз. Взгляд был пронизывающий, и Вестгейт выдержал его с трудом.

— Кроме того, — повторил Игорь, — у меня такое ощущение, что я на самом деле тебе доверяю.

Вестгейт тяжело вздохнул и отвернулся.

— Я родился в девяносто восьмом, — сказал он глухо. — К этому времени мать и отец уже точно знали, что никогда не смогут жить вместе. Они расстались где-то примерно в девяносто пятом. Но как минимум раз в году все равно встречались ненадолго. Предавались, как я понимаю, любви и воспоминаниям. Любили друг друга и оскорбляли. И наоборот. Думаю, каждому было что вспомнить и в чем другого обвинить. Их роман тянулся не меньше пяти лет чистого времени, с перерывами на мамино первое замужество и еще какие-то периоды, когда отец находил силы послать ее к черту и уйти. Но он каждый раз возвращался. Это была какая-то безумная и трагическая любовь. Когда люди понимают, что они не пара, но оторваться один от другого не могут.

Игорь молча закурил сразу две сигареты и одну сунул Вестгейту. Тот, не оборачиваясь, благодарно кивнул и сделал несколько жадных затяжек.

— И в девяносто пятом они таки расстались навсегда, — продолжал он, глядя на колышащиеся вдалеке камыши. — Мама опять вышла замуж, и снова ненадолго. Наверное, она так пыталась стереть из памяти образ Игоря Волкова, но все, что подворачивалось ей под руку, ни в какое сравнение с ним не шло. Она потом сказала, что в ее жизни был только один мужчина — он. А остальные не в счет. И, короче говоря, в один прекрасный день она решила, что ей пора заводить ребенка. Пришла к отцу и сказала — давай. Ребенка хочу только от тебя и ни от кого другого. А отец, как я понял, был тогда в какой-то жуткой депрессии. Вплоть до мыслей о суициде. И сам факт того, что хоть что-то от него на земле останется, видимо, пришелся ему по душе. При том что он маму к тому времени успел окончательно возненавидеть. Знаешь, я его понимаю. Насколько я знаю свою матушку, крови она ему успела попортить более чем достаточно…

— Какая она? — спросил Игорь.

— Она жутко красивая. До сих пор. А еще она удивительно жесткая и расчетливая во всем, что касается ее интересов. И моих. Из нее вышла хорошая мать. Думаю, отец успел все это просчитать, когда принимал решение.

— А о нем она что говорила?

— Мало она говорила. — Вестгейт тяжело вздохнул. — Ей до сих пор нелегко дается вспоминать отца. Само решение сообщить мне о том, чей я сын, ей было тяжело принять. Нужно сказать, она долго и грамотно меня готовила к этому знанию. Вот… А про Волкова говорила, что он чертовски умный, но совершенно не от мира сего. Она пыталась его немножко, как это… Приземлить, да. Но он упорно сопротивлялся. У него был в молодые годы этакий комплекс Иисуса Христа. Он полагал, что однажды ему придется сделать что-то выдающееся. Вернуть какой-то долг, который он за собой ощущал. Некий долг перед Мирозданием в целом, и никак не меньше.

— Возможно, он уже тогда чувствовал в себе дар сенса, — предположил Игорь.

— Теперь мне кажется, что это именно так, — кивнул Вестгейт. — Я очень много думал об этом ночью, пока вел машину… Согласись, ощутить себя человеком с паранормальными способностями в мире, где эти способности абсолютно не востребованы, более того, где их не хотят, не терпят даже…

— Большая ответственность. Страх раскрыться. Боязнь втянуть в эту проблему близкого человека.

— А может быть, он что-то ей и рассказал… — заметил Вестгейт еле слышно. — Знаешь, ведь очень даже может быть…

— Но тем не менее она пришла к нему.

— Да, брат. И они о чем-то договорились. Тут я не знаю, верить ей или не верить. Понимаешь, она была чертовски обозлена на Волкова поначалу. По ее словам, когда я родился, она хотела, чтобы отец хоть изредка приходил. Но он категорически не желал видеть своего ребенка.

— Не верю, — тут же сказал Игорь.

— И я не верю. — Вестгейт повернулся к брату и посмотрел на него в упор. — И раньше не верил, а теперь совсем не верю.

— Ставлю ящик бренди, что отец изначально не хотел иметь с тобой ничего общего и об этом был уговор. А твоя мать все надеялась, что Волков этот уговор нарушит. Извини, конечно…